Сумей, задумчивая, так со мной сыграть,
чтоб руки крыльями казались бурной ночью.
Бурунам кожи я вернул морскую гладь.
Ты накатилась на меня! И нервы – в клочья!

Страсть – с каждым взмахом – ускоряет натиск брызг.
Свою испарину смываю лёгкой дрожью.
В прохладных сумерках тела пьянеют – вдрызг,
пока в каюте поедают сахар – дрожжи.

Не знаю, сможешь ли ты плавать так же впредь:
под скрип уключин утончённей стонет «лобзик».
В глазах темно. Душа устала в паре млеть.
И я натягиваю выдохи – как вожжи...

Не углублялся в «сад Эдема» до конца...
Прилив холодный вдруг упёрся в «тёрпкий камень».
Стираю яды внешней лирики с лица –
чуть непослушными, дрожащими руками.

Румянец щёк напоминает мне рассвет.
Полёт окончен в позолоте горизонта,
который шлёт влюблённым пламенный привет –
раскрытым веером космического Солнца.

*) Для сравнения представлю начальную строфу перевода Козловского стихов Стефана Малларме «ДРУГОЙ ВЕЕР».

Живучий. Девственный, прекрасный искони,
Нам день ли сей, крылом взметая пыльным иней,
Разверзнет озеро, где скованных отныне
Полётов сквозит под толщей западни?

  Как минимум, неоправданные инверсии (порядок слов в предложении) – исключают такой перевод из профессиональной художественной литературы). Лучше уж было представить в переводе на русский язык современный подстрочник, то есть то, что сегодня называют верлибрами.
  В настоящее время журнал «Русская мысль» исчез с парижских горизонтов естественным образом вместе с первой послереволюционной волной русской эммиграции.