И тогда они обретают имя и плоть,
и приходят, обступая так, что и не вздохнуть.
Говорят: ты дала нам путь,
ты дала нам кость,
научи теперь, как нужную соломинку потянуть,
как этих, что в бока вгрызаются, побороть.

И один из них обретает мое лицо,
и глядит, и щурится, и все улыба-е-тся,
и звенит, звенит, колпак его в бубенцах,
и он мне говорит: послушай, в конце концов,
мы готовы к войне,
но не так, чтобы без конца.

И тогда другой обретает лицо того,
кто когда-то меня любил (или черта с два),
говорит: теперь уже не важны слова,
так решай сама, не слушай же никого,
но от вечной войны у меня болит голова,
и не знаю, долго ли топать под синевой.

И тогда вдруг третий становится незнаком,
и лицо его словно скрыто под пеленой,
и тогда говорит он: слушай, иди за мной,
а в груди нарастает, ширится снежный ком.
Говорит: выходи, и хватит жить под замком.
Выходи на свет,
пора воевать самой.