Взял и съехал пацан голосистый
на шмурдяк, на сырые сосиски –
а дружил ведь не только с попсой
(исполняемой, кстати, со вкусом).
Вспомнишь миг – лишь года волокутся
за смешливой нимфеткой босой.

На Тверской колдовским кофеином
до сих пор пахнет чёрная глина,
и жених от девчонки отстал…
Ты хоть жив там, чумак подмосковный?
Выползай поскорее из комы
да почувствуй подвижность хлыста.

Ночь московская, пьяная в цоколь,
мчится в вечность с твоей подтанцовкой –
безголосой, как иволжий рёв;
только ты, командир эмпиреев,
их вводил в каталепсию Грея,
а меня – в симбиоз теноров.

Дворовую блатню без прихлопов
на грядущую зависть циклопам
ты один мог исполнить вот так.
Девяностые просто пропёрло:
ткни в любого – ну так… перепёлка,
от которой – хоть сразу под танк.

Я б хотел, чтоб певичек в лосинах
задавила твоя голосина,
а для этого – чтоб я засох! –
пусть почистят твои капилляры,
программируя их биполярно
перейти на берёзовый сок.

Причесон твой пока узнаваем…
Бросишь пить – мы такое заварим
в кафетериях местной Тверской,
что продюсер, безвкусьем пресыщен,
станет каяться и не разыщет
трубадура с моряцкой тоской.