Он вносил свою лепту короной Российской империи,
он лепил по наитию копию пяток Колосса
на квадратах часов, отпевающих час безголосо
в вертикалях зеркал, где последние падают первыми.

Пел о Белых Ночах, пил по-чёрному красное сладкое,
бил лаптой по луне, отгоняя горячечный призрак,
а затем в пустоту выл глаголами завтрашней тризны,
против шерсти скользя по груди онемелыми лапами.

Его голос съедался к заутрене оспою набело
едких матерных слов вперемешку с «…о, Господи, грешен!..»
И, как водится, остров нелепой бугорчатой плеши
покрывался ...не пеплом - порохом вас поминания.

Видел свет. Но бежал на соседскую лампочку,
к валерьяновой Рае, с ошибкой по курсу на букву,
снова выместить боль за чертовски живую науку,
следом вымесить Бога на белом сатине заплаточном.

Всё так быстро кончалось. Как пуговки шёлковой кофточки.
Он лежал голым камнем в кисельно-крахмалистой луже
и внимал райский голос. Вращая зрачками послушно,
почему-то дышал. Почему-то сквозило из форточки…