Русская трасса метит столбы нагие.
Рвется на версты гоголевская нить.
Мной овладела зимняя летаргия, –
И по ошибке начали хоронить.

С вечера заказали большой «Икарус».
Тетки-метелки плакали до зари…
Братья пришли. Поставили мне Макара,
Леннона – и чесночные сухари.

Сельская степь трусила гнедым туманом…
Брюхо Земли кровило в когтях сохи.
И над курганом ведьмы и графоманы
Громко читали пафосные стихи.

Мне было жутко, словно на карнавале:
Я не могла податься и сесть вперед.
Ленинцы-принцы руки мне целовали,
Думая: «Что за спящий лежит урод!»

Их вереницу высмотрев с Эвереста,
Я поняла, что так я и впрямь умру.
Бог! Я – живая! Вот мой нательный крестик,
Теплый от сердца, бьющего по ребру!

Все. Безнадежно. Глины не смыть мочалом.
Пепел и розы вызвали только дрожь.
Но, как назло, сознанье не отключалось:
Видимо, оно знало, что ты придешь.

Служек разгонишь, вмажешь, не глядя, гуру,
Выгребешь яму, выбьешь из принцев грусть,
Рявкнешь, меня тряхнув:
«Не конает, дура!» –
Я захочу убить тебя –
И проснусь.
                                 
                                                                                   7 марта 2010 г.