Когда – нет такого вопроса, Гонсало,
да и вопрос как надуман.
Парашют отстёгиваем,  Гонсало ,
чтобы увидеть твою бабочку -
вот тогда и так.
Парашют – это твои вопросы, Гонсало,
парашют – это наш общий страх разбиться о них.
Мы не выброшены ниоткуда, Гонсало, -
мы летим из бедны в бездну,
пока не отстегнут парашют.
Бездна – это  дно страха, Гонсало,
и это его кошмар и его крик,
когда он разбивается о свое дно.
Парашют-время оказался пристёгнутым к нам , Гонсало,
приколотым к нам, чтоб мы познали боль,
и мой страх догнал твой страх.
Но посмотри вниз, Гонсало, и посмотри вверх –
нигде ничего нет.
И исчезают  вопросы когда и как, Гонсало,
потому что нет низа и нет верха,
и нельзя разбиться о слова рождение и смерть.
Твоя бабочка это поняла,  Гонсало.
Поняла – это тоже всего лишь слово -
она отстегнула свой страх, Гонсало, отстегнула парашют.
И она в другом полёте, Гонсало, в том полёте,
где не измеряют скорость и направление словом падение
и вопросами  когда  и как,
поэтому она возлежит на роскошном ложе своей красоты
в своём недосягаемом для нас полёте, Гонсало,
а мы ежесекундно разбиваемся о вопросы
когда,  как и что там,
приколотые к своим парашютам-страхам.
Оторви взгляд от своей  бабочки, Гонсало,
оторви пришитый к ней намертво свой взгляд –
ей не будет больно,
да и тебе – не больнее, чем когда взгляд пришит.
Оторви взгляд, чтобы увидеть её, Гонсало
теперь, когда ты уже догнал её.