Там я почётным гостем уже никогда не буду:
в Парасюка влюблён теперь курослеп на джипе,
по Интернету пороховую разносит пудру
и именует певицами чёрно-пунцовых выпей.

Но – не одним Петрушкой, продавшимся за фисташку,
жив креативный мир однобокого государства.
Собственно, все остальные сообщества нараспашку
к моим тараканам – без всяких «в патриотичку ударься».

Детей у сменившего кровь, насколько помнится, трое.
Конечно, и клоуном станешь, и волком в козлиной маске…
Когда же бесцветный дым макушку и лоб накроет,
он и малых перекрасит в снеговичков нарьян-марских.

А я его буду ставить в такие углы ленкомнат,
чтоб проигрыши на публике фиксировались, как джинглы.
Он чисто по Даннингу – Крюгеру думает, что легко нам,
труженикам гармонии, рвать последние жилы.

Где эпатировать правильных неправильному доводилось,
пшеница взросла бесполезная – и всё диктует сирени,
какой художник и повар сносен, когда блондинист,
которая кошка сангвиник, которая – шизофреник…

Петрушка тот, отгораживаясь навсегда от моих гастролей,
себе же вердикт выносит: достаточно будет гречки.
Скажите эксперту с Сатурна, что не нарочно построил
бездарное королевство тот гербовый трафаретчик!

Есть множество новых сцен – не самых монументальных,
но лучших, чем подконтрольные аморфному конформисту.
С меня спрос стабилен. А он со своих метаний –
трендовых ли, воланных – уже не сможет кормиться.

Не я ему наклепал детишек, словно пельменей.
Пускай переквалифицируется на плотника, тамаду,
рассказчика ратных баек на галицкой фене –
я не собачка на привязи. Я к нему не приду.