Прежний глоссарий – панно из размытых абстракций.
Определить, где здесь что – раззудись постараться.
Полугусятница-полуутюг на велюре?
Хвост альбатроса над мокрым песком перед бурей?

Десять задач за минуту у бедного мозга.
За параллель с пентагонским компьютерным монстром
я благодарен, конечно, отцветшим знакомым,
но не из крайних же точек вдаваться в разгоны.

Помнишь количество «л» в кабале и кристалле –
верь, что как раз за такое тебя и расхвалят,
перечитав непонятные четверостишья,
созданные на разрыве погонь за престижем.

Ты уже глину исторг из желудка и пластик,
но для отцветших ты – максимум четвероклассник.
Где почитать поподробней про этот феномен –
даже не важно в оставленном псами дурдоме.

Ай, молодец! – научился в постъядерном веке
март отличать от июля и вошь от креветки!
Знак вон прямой – однокашники поумирали.
Можешь и дальше спиной прессовать мелкотравье.

И проплывают в зашкваренном небе скелеты
песен, которых создать не успел на земле ты.
В светлых тонах их оплывшие рёбра пока что:
солнышко из догоревшей машинки над каждым.

Всё, что успелось, – ищите в глубинах архивов
там, где вишнёвую боль охраняет крапива.
Ниточка спроса до общества не дотянулась.
Те, кому внемлил я, – хоть бы платили за нудность.

Вдруг отслоится сетчатка настолько, что знаки
просто вкраплением в матрицу станут, как маки, –
пусть сформируют скорбящей машинке манеры
всех красок мира продукты горения серы.