Чуть слышный голос в темноте кромешной, Бездомный город одинок и пуст, Свернувшись на циновке из надежды, Включив иллюзию из фонарей и люстр. Как пес больной – потерянный, ненужный, Полночный город закрывает нос От холода и горечи. Простужен Октябрьским ветром. Лавочек погост. И тени заостряются смертельно, И обволакивает безысходность век. На лавочке – раскачивая время – Сидит длинноволосый человек. И то ли песня льется, то ли смеха Надломленного тянутся лучи Из-под ресниц. К ней кто-то не приехал, Она забыла от себя ключи, И умер самый близкий, и любимый Ушел к другой. И предали друзья Рыдает ночь вокруг, несется мимо Раскачиваясь темная земля. Она сидит – одна в безумном мире, На лавочке, похожей на паром, И уплывает по волнам бессилья, И не находит в оправданье слов Ни для себя, ни для свой обиды На злость и глупость мелочной судьбы. О чем ты плачешь женщина, открыто, Навзрыд, навылет – в пику всей игры Скрывающей страданья за решеткой, В подушках, в кабаках да поездах. О чем ты плачешь так легко и горько, Что город растворяется в слезах? Она не слышит ни шагов, ни вздохов, Ни смеха полупьяных мужиков. В ней отрешенность – разговором с богом Она отделена. Сама собой Закрыта от людского и земного. И всею странностью своей освящена. Ночь. Лавочка. Бездомный спящий город. И тихо плачет женщина-луна |