Действующие лица:
Поэт
Муза
Не-Муза
Во время первого действия на заднем плане – очень тихо, едва слышно – звучит музыка Моцарта. Во время второго – чуть громче – любая FM-волна, включая новости, комментарии ди-джеев и рекламные ролики – чем естественнее, тем лучше. Во время третьего – полная тишина и только с последней картины – сначала тихо, потом все отчетливее – литургические мотивы.
Действие первое
Картина первая
Утро. Комната в стиле утрированного рококо. За увешанным пышной лепниной и алым бархатом окном – больной от потепления зимний день. На авансцене за черепашьим золоченым столиком – Поэт в джинсах и джинсовой рубахе, явно диссонирующими с обстановкой.
Поэт (ерошит аляповато-морковные волосы и с размашистой увлеченностью пишет письмо, проговаривая написанное вслух):
«Мама! Мамочка! Родная!
Все – путем. Кум королю.
Ты же знаешь, ты же знаешь
То, как я тебя люблю.
Друг пригрел меня на время:
Хата – блеск!
С удовлетворением осматривается.
В душе – подъем:
В день – по пять стихотворений
О чужом и о своем.
С первым скорым вышлю деньги...»
Останавливается, замахиваясь шариковой ручкой на бумагу.
Стоп, дружище, погоди!
Ври, раз врешь, но знай пределы:
От всей души зачеркивает последнюю фразу и пишет заново, вполне довольный собой.
«Деньги будут: подожди!»
Бросает ручку и – бросается к окну. Настроение – опрометью – от лихости к меланхолии.
Поэт:
Снег... Земля стекает талая
На усталое стекло...
Снится девочка-Италия
В абрисе колоколов...
У березок зябнут талии,
Выструнились провода...
Картина вторая
В комнату на цыпочках впархивает – именно впархивает, несмотря на аппетитную полноту – Муза. Она – белозубая, загорелая, в алом – под стать гардинам – перехваченном в талии платье, с «классическим» алым же цветком в иссиня-черных волосах. Муза, не замеченная Поэтом, подкрадывается к нему со спины и кошачьими лапками прикрывает ему глаза.
Поэт (встрепенувшись):
Девочка моя? Италия?
Ты? Пришла?..
Муза:
Вот елки! Да!
Здесь и далее ее жаргонизмы и грамматические ошибки акцентированы.
Ты же дал свою мобилу,
Дом, квартиру... Типа «Жду!»
Седня мимо проходила:
«Дай-ка, – думаю, – зайду».
Поэт (с восторгом):
Милая моя! Цветочек!
Богом выращенный друг!
Неловко растопыривает руки, пытаясь ее обнять.
Муза:
Эээ... давай без многих точек
И, тем более, без рук.
Поэт (исправляет):
«Многоточий»...
Муза (очевидно, не слушая):
Дома строго:
«Прижиманцы» – через загс.
...По дороге – всю дорогу –
Пел, какой ты весь казак;
«Мне, – звонил, – по барабану,
Где Ирпень, а где Париж...»
Мать права была: ты спьяну
Девке зубы говоришь!
Поэт (с шутливой безнадежностью):
«Заговариваю», счастье!
«Заговариваю»...
Муза:
Шо ж?
Я гимназьев не кончала,
Но меня – не проведешь!
Поэт (любуясь, подходит к ней)
Нежная моя! Мой свете
Запредельный... Май – и мак!
За тебя Земля в ответе,
Небо от тебя с ума
Сходит... Я тебя не стою.
Ты – начало из начал.
Дай мне зимнею фатою
Нас сегодня обвенчать!
Молниеносно – жестом фокусника – выдергивает из-за пазухи фату, набрасывает на нее и отступает, как перед картиной, молитвенно сложив руки. Затем, не в силах сдержать восторга, падает перед ней на колени. От неожиданности Муза испуганно вскрикивает – крик ее переплавляется в сладострастный стон, - она валится прямо на него. Занавес.
Действие второе
Картина первая
День. Кухня в стиле обшарпанной «хрущовки». Посередине – покрытый грязной клеенкой массивный стол, на котором по-царски устроился новехонький компьютер. За столом – Поэт. На нем – все тот же джинсовый, но уже изрядно потрепанный наряд.
Поэт (робко поглаживая края плоского монитора):
Инструмент, достойный Мастера,
Скушал премию мою...
Хоть немного информации
От Христа по ICQ...
К компьютеру:
Ничего, браток, управимся:
Образуется к весне;
Вдаль потянутся журавлики –
Будут плакать обо мне;
Будут плакать – снег оплакивать,
Литься ливнем до утра;
Вспомнят, как на блюдце лакомом
Стыла юность; как вчера
Солнце по сугробам бегало,
Как по лужам, босиком.
Сверху небо – черно-белое
Сладко пахло молоком.
Жизнь – это дело случая:
Нынче – здесь, а завтра – там...
Что же мы друг друга мучаем? –
Надо радоваться нам!
Картина вторая.
В комнату, переваливаясь, входит изрядно раздобревшая Муза. Она – в красном домашнем халате, по фасону пародирующем былое платье. Вообще, весь ее облик – гротескная копия самой себя в юности. В руках у Музы – громадная «мультипликационная» поварешка, через плечо – кухонное полотенце, волосы неловко острижены и накручены на папильотки.
Муза (подходит к столу и смачно шлепает перед лицом Поэта стопкой квитанций):
Радуйся! В карманах – дыры:
Рад Емелюшка у нас!
Поэт (торопливо копаясь в брошенном):
За каналы, за квартиру,
За И-нет, за свет, за газ...
Муза:
Это, не забудь, без платы
За пальтишко для малой;
А вторая, – нет с ней сладу,
Все на ветер...
Поэт (в сторону, раздраженно):
Вечно злой
Бегает, чуть встав...
(заученно)
Ты ж знаешь
То, как я тебя люблю.
И девчонок... Ну, родная!
Все – путем: кум королю.
Муза:
Может, ты и кум: в больнице
Сумасшедшей все – родня.
Только мне съестное снится...
(Замечая компьютер, осекается и распахнуто вдыхает, как перед прыжком)
Чтооо?! «Полцарства за коня»?!
Ты таки купил? На ту, что
Выдали в Союзе?!
Хватается за сердце, плюхается на табуретку.
Ох!
Достоевский! Зара... (с запинкой) ... туштра
Хренов!
Поэт (с упреком):
Детка!
Муза (холодно, овладев собой):
Чтоб ты сдох.
Жить с тобой – невыносимо
Даже ангелам в раю;
Вспомни: мало я сносила
В юность бедную свою?
Мы сластей не покупали –
Вспомни! – даже к Рождеству!
У девчат туфлей по паре
И духи – одни на двух!
Поэт (машинально):
“Туфель», «на двоих»...
Муза:
Плевала!
Я – старуха прежде лет:
Зеркало рычит с оскалом, как
Зверюга, мне в ответ.
(с ненавистью)
Клоунские твои пасма!
Это, думаешь, легко,
Знать твоих смазливых пассий,
Имитировать покой,
(уже плача)
Делать морду безразличной
На ухмылки за спиной...
Лишь бы соблюдать приличья!
В ночь любиться с тишиной,
Потому что «муж» - в разъездах
И, похоже, ни с одной!
Я бы сдохла, если б, если б
Дети не были со мной.
Поэт (бурно раскаиваясь):
Боже мой, какими стали
На закате я и ты...
Девочка моя! Италий
Отошедшие цветы!
Ну, прости меня... Родная!
(обнимает ее, плачущую, поглаживая, утешая)
Будет-будет... Все – путем.
Я других таких не знаю,
Королева!
Муза (всхлипывая с игривой жалобностью, как в былые времена, по очереди указывает на свои правую и левую щечки):
Цем и цем!
Поэт без особого энтузиазма целует ее в обе щеки, отходит, садится к столу и начинает снова изучать свое сокровище, напрочь, по-видимому, забыв о ней. Муза, щедро раскинув руки для объятий, хватается за воздух и так застывает. Занавес.
Действие третье
Картина первая
Ночь. Комната в нарочито готическом стиле, на фоне которого в углу, как бельмо на глазу, фосфорится монитор компьютера. В полосе отбрасываемого им света появляется Поэт – в черной рабочей одежде, похожей на робу. Если бы не копна волос, золотым нимбом обволакивающая голову, он бы совсем сливался с комнатой и ночью.
Поэт:
Ночь, как нож, верлибром режется.
Может, ну ее к чертям,
Неразумную, небрежную
И святую, как дитя?!..
Бог! Пошли хоть горстку соли мне:
Между рук – одна вода...
Ночью мы обычно ссоримся
С Ним... Ведь Он – мой ближний, да?
Запрокидывает голову, будто прислушивается.
Да? Ответа нет... и некуда
Выплакать глазное дно...
Ночь проклятая! «Онегины»
Все написаны давно.
Садится на стул перед монитором и, принимая «каноническую» позу, в отчаянии обхватывает голову руками.
Картина вторая
В комнату, тихо ступая, входит Не-Муза. Она тоже – в темной мужской робе и брюках, с таким же апельсиновым шаром вокруг головы. Внешне очень похожа на самого поэта: высокая, подростково-худощавая, предсказуемо-нескладная.
Не-Муза (подражая интонациям Поэта):
Все написаны, разметаны,
А, казалось, все могу;
А хотелось – просто меду мне
Да ромашек на лугу.
А хотелось просто Музою
Быть, и чтоб любил Поэт...
Поэт:
Кто ты? С Голосом, как музыка...
Не-Муза: Я – твое второе «Нет».
Поэт:
Это, видно, с перепоя мне
«Чертики»... Весь день трясло...
Завтра я уеду поездом –
Через Бытие – в Село.
Чесслово... Я же сдохну здесь,
В адском городе камней.
Вон, явилась мне недобрая,
Что прикажешь делать с ней?
Может, кофе?
Не-Муза:
Нет.
Поэт:
Топорщится!
Эка невидаль! Так сгинь!
Мне молитвы плохо помнятся...
Морщит лоб, силясь вспомнить детские первообразы.
«Отче наш, иже...»
Не-Муза (отрезая): Аминь.
Не гневи Господних сумерек:
«Падший ангел» – старый штамп.
Я – не ведьма. Я до судорог
Ангелов познала Там.
Знаю: ждал иную, вешнюю,
Краснощекую змею,
За которую не вешают,
Даже если засмеют.
Ту, восставшую из мусора
Рафаэлевую страсть –
Музу...
Поэт (в ярости, словно прозрев):
Музу, Музу, Музу мне!
Музу, чтобы я украсть
Мог у Вечности Мгновение:
Бездна. Гете. На краю
Я, развеянный и ветреный,
Словно девочка, стою.
Музу!
Не-Муза (с неожиданной неуверенностью, очень по-детски):
Волосы...
На расстоянии, робея, протягивает руку к голове Поэта и округляет в воздухе поглаживающий жест.
А я тебе?..
Разве в Музы не гожусь?
(в забвении саморекламы)
Я умею плакать ямбами
И равняться по ножу!
Поэт:
Ты? Служить? С такими жестами?
Гений Слова!
(с усилием)
Младший брат
Мой по вере! Ты – не женщина
(Оттого тебе и рад).
Ты – мое сплошное зрение:
Гений Крови и Зрачка.
Стихо-белое-творение,
Белый свет издалека...
Продолжает, увлекшись собственной речью и не замечая, что Не-Муза ушла.
Страшен стихотворный промысел:
Сканнер сердца. Факс висков.
Я б тебя увешал розами,
Поэтесса! Из какой
Ты страны?
Оглядывается, мгновенно теряется.
Ушла... Обиделась...
Тоже мне, фанфан-тюльпан!
Мы всего с минутку виделись:
Не хватало, чтоб запал
На мальчишку в юбке... Ангела,
Жившего назад лет сто...
Подходит к монитору, задумчиво водит «мышью».
Ремесло сойдет за алиби:
Написать ей, или что?
Садится за компьютер, открывает e-mail и обнаруживает в нем письмо.
(Радостно)
Написала! Что же, что же там?
Прочитаем (читает):
«Завтра свет
Змием заползет под кожу нам,
Да, и, кстати, я – Поэт,
А не поэтесса...» Смайлики...
Детский сад! Ей сколько лет?!
Это мне пристало маяться,
Потому что я – Поэт,
А не ей. За пальму первенства
Умирали не шутя.
Девочка моя напевная!
Наглое мое дитя!
Не отвечу ей. Не следует.
Унижает нагота.
Душ родство – слепое, левое,
Словно снятое с креста
Встает и начинает маятником ходить по комнате.
Душ! Не тел. Сократ, Иешуа,
Галилей... Священный бред
В Иерусалим приехавший
На ослиной на заре.
Это ли Любовь? Меж пропадом
И погостом? Между мной
И моею ровней робкою,
Одинокой и родной,
Потому что мы сравнялись с ней...
Надобно признать, что так.
Зря, выходит, с ямбом нянчился,
Продавался за пятак...
Зря. Она же все предвидела,
Словно линиями рта,
Зачеркнула: ведьм, идолов,
Вас, земная красота
Музы – ласковой возлюбленной
Ночи ядовитый стон...
Нет! Всему виною – лютики:
Я в Джульетту не влюблен.
Напишу, что не Ромео я...
Стремительно, как бы боясь передумать, прыгает к экрану и начинает стучать по клавиатуре.
«Вы прекрасны, спору нет,
Вас Другой попросит: «Merry me» –
Он, конечно, не Поэт.
Так удобнее, так правильней:
У меня – семья, профком,
Двое дочек... Вам понравилось
Их вязание крючком?»
Вот и все. Адью. И спать давно
Очень хочется...
Подходит к окну, задергивает шторы, сквозь которые просачивается тощая белизна раннего утра.
Рассвет...
Валится на кровать, продолжая, сквозь полудрему, бормотать:
... Падали с Тобою, падали
В Новый, Господи, Завет...
Картина третья
В комнате становится совсем светло. Погасший монитор пялится черной дырой. Из-под задернутых штор бликами струится заря, окрашивая интерьер оранжевой светозарностью, словно превращая его в осенний сад. Вдали – едва слышный колокольный трезвон. На сцене появляется одетая в женское Не-Муза. Она вся в белом. Волосы ее сияют огнем. Теперь она похожа на ангела Благовещения.
Не-Муза (подхватывает с ритуальной ритмичностью, как на богослужении):
Падали с тобою, пропасти
Испивая на ходу;
Радовались детской робости
Старых яблонек в саду;
Бегали с тобою тропками
От Эдема и назад;
Стали, как деревья, робкими,
Стали детскими, как сад.
Я тебя любила: раньше всех;
Так долбить в малинник брешь:
Не протянешь – не поранишься,
Не поранишься – не съешь.
Сад мой!
Брат мой!
Брут мой!
Броде мой!
«Брод» и «бред» – читай, одно;
Ты – моя вторая Родина,
У которой все равно
Не испросишь доброй памяти:
Слишком тесно на пути.
Падали с тобою, падали...
Поэт (громко, во сне):
Мама! Мамочка!
Не-Муза:
Прости.
Подходит к окну, двумя руками – соколиным жестом – разрывает шторы. В комнату полной грудью вливается поток спелого, густого солнца.
Занавес.
|
