С поэзией Леонида Борозенцева я знакома довольно давно. И уже не смущают и не пугают витиеватые надстройки образов, лирические погружения сквозь водоросли слов, иногда путаность и противоречивость чувств, вызванные стихами. Мне посчастливилось наблюдать самый захватывающий процесс в жизни автора – процесс роста над самим собой: развитие, преобразования и раскрытие.

Леонид Борозенцев, без всякого сомнения, является мистиком и магом слова, и в вышедшей книге эта магия проявляется в полной мере. «Листополь» в этом отношении – это зафиксированный фрагмент превращения, когда обычные на первый взгляд листы (листья), пережившие свою ярчайшую вспышку, ускользают в сакральное место своего первообразного континуума, в некий глубинный город, где каждая улочка – стихотворение, равное срезу времени, фото, которое хранит не только изображение мгновения, но и его запах, его тепло (или холод), и даже сам его привкус. «Листополь» – некий аквариум, в котором плавают диковинные Рыбы-листья, где поэзия состояния безупречно субъективна, интровертивна, и, пожалуй, даже эгоистична, а объектом её является сам автор и узкий круг близких ему по духу и мировосприятию людей.

В стихах Борозенцева не случайно много Рыб – это не только зодиакальная подсказка читателю к пониманию авторских миросплетений, это – тотем. Они вольготны в своей стихии, насторожённы при появлении «чужака» и во избежание нарушения внутреннего покоя – глубоководны. Плавно скользящие образы редко поднимаются до уровня однозначной трактовки подтекста. Нежно-ранимые они держатся особняком и способны тонко и остро ощущать течение секунд, пропускать через себя и отражать едва уловимые оттенки. Даже Рыбы-облака в текстах Л. Борозенцева «текут» в небе где-то недосягаемо-глубоко.

Город, в котором автор назначил свидание читателю – внутри него самого. Там царит вечная Осень и вечная игра закатных и сумеречных полутонов. Листополь – это место исповеди, точка признания в том, что так и не найдена ниша для самого себя, что всё ещё примеряются роли: «…крысы.., и одна из них – я», «я…– твой воскресший любовник, твой последний слуга-птицелов», что не покидает горькое ощущение слепоты, ни то своей, ни то окружающих. А быть может, лирический герой – один из ангелов (ангелов сумерек – ни света, ни тьмы), и закатные молитвы слышатся ему не просто так? И обозначенное время – ещё совсем не Осень, а только Август, и вода ещё не так безнадёжно солона горечью для пресных рыб, и та, без которой задыхаешься – где-то совсем рядом, и выжить возможно?

Но маски всё перебираются и перебираются по кругу, как чётки, и, в конце концов, понимая, что лирический герой стал заложником этого поиска, автор выписывает каждое стихотворение, как пророчество, которое рано или поздно сбывается либо у самого автора, либо у кого-то из близких.
Возможно, именно это чувство неизбежности звучит так надломно в последних строчках книги, звучит, как просьба о помощи, как призыв к выходу из плавания по течению, как заклятие недеяния: «…И приручить удушливую страсть, И, кроме Бога, никого уже не слушать».
И хочется верить, что самими этими строками рубеж перейдён – жребий брошен – мосты сожжены, и преодоление круга неизбежно, и авторской веры достаточно, и по ней – воздастся!

Виктория Немировская [email protected]