Evening shadows

The shadows of my chimneys stretch afar
Across the plot, and on to the privet bower,
And even the shadows of their smokings show,
And nothing says just now that where they are
They will in future stretch at this same hour,
Though in my earthen cyst I shall not know.

And at this time the neghbouring Pagan mound,
Whose myths the Gospel news now supersede,
Upon the greensward also throws its shade,
And nothing says such shade will spread around
Even as to-day when men will no more heed
The Gospel news than when the mound was made.

(Thomas Hardy. Evening shadows. Selected Poems. Collector's Poetry Library, p.101 )

Перевод автора этих заметок.

Вечерние тени

Тень от трубы, собой укутав сад,
Простерлась до беседки. Тени дыма
Бегут за ней. Иль то мутнеет взгляд
От перспективы?
В ней неумолимо
Вечерний час уже другого дня.
Невидимы и недоступны тленью,
Крадутся по земле все те же тени
Но в сумерках, в которых нет меня.

Взгляд возвращается в сегодня, и за гранью
Обжитых мест рисует дикий холм
Языческий. Древней его преданья
Евангелия и молчат о том,
Что тень холма все также будет шить
Для дней иных ночное покрывало,
Когда Евангелие предпочтут забыть
Потомки, круг времен начав сначала.


Подстрочный перевод.

Вечерние тени

Тени моих труб простерлись далеко
Через весь земельный участок и далее до беседки из бирючины,
И даже показывают тени своего дымления (курения),
И ничего не говорит прямо сейчас о том что там где они сейчас находятся
Они в будущем будут простираться в этот же самый час,
Хотя в моей земляной кисте я не буду знать.

И в это время соседний языческий курган,
Чьи мифы сейчас замещены новостями Евангелия,
На землю покрытую травой тоже бросает свою тень,
И ничего не говорит о том, что такая тень будет расстилаться вокруг
До того самого дня когда люди будут не более следить за
Новостями Евангелия чем когда курган был создан.


Стихотворение делиться на 2 части согласно строфам.
В первой строфе границы пространства очерчиваются следующим образом: от крыши дома (его труб) до беседки. Обе границы – трубы дома и беседка подняты над землей. Первая – гораздо выше, чем вторая.
Границы времени в первой строфе - от сегодняшнего вечера – до вечера одного из тех дней, когда автора уже не будет в живых. Таким образом, ближняя граница времени прочерчена совершенно четко, в то время, как дальняя – размыта. Что касается положения автора, - наблюдателя происходящего и центральной точки пространства, то здесь все наоборот. Мы не можем точно сказать, где он находится сегодня вечером, и лишь можем с большой долей вероятности предположить, что он либо направляется от дома к беседке, либо наблюдает за происходящим из последней. Что касается, «размытой» дальней границы времени, то положение автора более определенно и менее динамично: он зарыт в землю и находится в «земляной кисте».
О том, что тени так же будут простираться в будущем, когда автор будет в «земляной кисте», сейчас ничего не говорит, но он видит тени, знает, что они существуют и будут существовать. Таким образом, у автора, каким мы его видим сегодня, есть видение сегодняшних теней и знание того, что тени будут выглядеть в не его будущем точно также. Это знание не своего будущего, о котором сегодня ничего не говорит, выступает в роли тени к сегодняшнему, визуально подкрепленному знанию (видению) автора.
Таким образом, текст первой строфы стихотворения, повествующий о тенях труб и дыма и пространственно их очерчивающих , как бы является текстом в другом более объемном тексте, включающем жизнь и смерть автора в игру теней и, таким образом, раздвигающем пространственные и временные границы.
Сами по себе тени в тексте тоже имеют свою структуру. Тень - это двойник вещи, лишенный объема. В первом куплете тени соединяют самую высокую точку дома – трубы и беседку. Беседка оживлена присутствием автора, тени же труб живые сами по себе, хотя бы уже потому что они – тени труб - показывают автору тени своего дыма.
Другими словами, лишенные объема, но живые двойники мертвых вещей (труб) показывают живому автору тени того что по сути своей объема не имеет (дыма).
Это же, насколько знает автор (а это знание, как было показано выше, уже само по себе является тенью), произойдет и в тот день, когда он в своем посмертном доме – «земляной кисте» - не будет об этом знать. Киста сама по себе мертвое инородное образование на живом теле. В данном же случае мертвое тело будет находиться в мертвой инородной даже для земли, где покоятся все мертвые тела, пустоте.
Таким образом, двойная жизнь сегодняшнего вечера (живой автор и живые тени) противостоит в первой строфе двойной смерти неопределенного будущего вечера.
Вторая строфа резко раздвигает границы видимого пространства. Во-первых по горизонтали. Взгляд автора теперь обращен на луг за границей его поместья. На этом лугу – древний языческий курган, покрывающий в этот же вечерний час трАвы.
Во-вторых, и это более существенно, по вертикали.
Вечерние, как и любые другие тени не появляются сами по себе. Солнце смотрит на вещь и дарит ему двойника. В этом стихотворении солнце, во-первых, в силу времени суток не занимает потенциально самой высокой точки пространства, во вторых, зная это, мы тем не менее не знаем его точного положения, т.е. как высоко оно над горизонтом. Ну и в третьих, конечно, мы понимаем, что, тем не менее, солнце, даже склоняющееся к горизонту- самая высокая точка пространства.
Итак. В свете лучей заходящего для автора солнца рельеф видимого пространства – пространства жизни теперь выглядит следующим образом: с труб дома читатель опускает взгляд на беседку и вновь подымает его на самый высокий рукотворный объект стихотворения – на древний языческий курган. Мы не знаем, кто зарыт в кургане и как глубоко. Но, судя по тому, что курган - языческий и его мифы древней Евангелия, кто б там ни был зарыт, покоится глубже современных и будущих захоронений. Следовательно, для нас видимы границы по горизонтали (дом – курган), но крайние точки по вертикали (солнце – захоронение в кургане) от нас визуально скрыты. (Ср. «Ни на солнце ни на смерть нельзя смотреть прямо» У. Эко «Остров накануне») Мы их видим только метафизическим зрением, что еще более раздвигает пространство стихотворения.
Что же происходит во второй строфе со временем?

На первый взгляд, его границы очерчены так же как и в первой строфе, т.е от сегодняшнего вечера до неопределенного будущего дня. Но вторая строка дезавуирует это кажущееся сходство. Тот факт, что мифы кургана были замещены новостями Евангелия не просто впервые в тексте стихотворения раздвигает его временные границы в прошлое, но и дает понять, что это прошлое имеет свою структуру. Простое прошлое протянулось от «новостей Евангелия» до сегодняшнего дня, в то время как мифы языческого кургана, исчезнувшие с появлением евангельских новостей – это смысловой PLUSQUAMPERFECT стихотворения.
Далее автор через настоящее («На землю покрытую травой тоже бросает свою тень») переходит к будущему, которое, как и в первой строфе изменит мир человека, но оставит без изменения мир теней. Если вечности теней в первой строфе противостоит потеря индивидуального знания, («хотя в моей земляной кисте я не буду знать»), во второй строфе, речь идет о потере всеобщей доктрины («когда люди будут не более следить за новостями Евангелия чем когда курган был создан»). Общее для этих двух «знаний» - коллективного и всеобщего – это то, что они имеют линейный характер – индивидуальное знание обрывается вместе с жизнью человека, а коллективное,– с потерей интереса к «новостям Евангелия».
Подчеркнем, что временные рамки стихотворения гораздо шире: его действие начинаются до начала «новостей Евангелия», в неопределенном прошлом, когда был создан курган, включает в себя жизнь и смерть автора, а заканчивается в неопределенном будущем, когда для людей Евангелие потеряет значение. Вторая часть второй строфы дает возможность читателю взглянуть на происходящее как бы извне и увидеть, что время приходит в ту же точку, откуда оно началось, т.е. конец времени сливается с началом. Такая замкнутость характеризует мифологический космос. Другими словами, рассматриваемое стихотворение Харди построено по законам мифа. Линейные «знания» и их обреченность являются частью мифа, его более или менее кратковременными, спорадически возникающими и исчезающими тенями. При этом Евангелие – более устойчивая и долговременная тень мифа связано с более ограниченным, но живым знанием человека о скорой смерти как тени труб связаны с тенью дыма.
Курган, породивший свои сакральные мифы, переживший «Евангельские новости» и ограниченное, окруженное молчанием человеческое знание («ничего не говорит о том…»), вновь в конце времен остается наедине со своей тенью.
Таковы некоторые аспекты отношений между временем и пространством в стихотворении «Вечерние тени» Томаса Харди.