Читателям и почитателям поэзии не должно оставить за пределами своего внимания недавнюю книгу стихов киевского поэта Татьяны Аиновой «АквариуМистика». По многим причинам.

   У свидетелей современного поэтического процесса, находящихся, так сказать, в его плоскости, может сложиться впечатление, что те магистральные потоки, которые ему издавна были свойственны, в настоящее время иссякли и выродились.
   Подобно тому, как могучее русло великой русской реки в своей дельте разветвляется на бесчисленное множество рукавов и проток, петляющих и пересекающихся.  А в значительной части заиливающихся и пересыхающих.

   Смею утверждать, что, если для подобного пессимизма и имеются достаточно веские основания, то в целом он не обоснован. Не вся современная поэзия в поисках иллюзорной новизны пошла по пути вырождения смыслов и эстетических средств. Можно сказать новое слово, не изменяя природе поэзии в высших её проявлениях. В этой дискуссии творчество Т.Аиновой является очень весомым и индивидуально ярким высказыванием и аргументом.
   Вот только суметь бы разобраться в его смысле.

   Когда вникаешь в стихи Т.Аиновой, отчетливо понимаешь (ощущаешь) только одно: поэзия не просто талант, культура и владение; не без- и религиозная метафизика; не постмодернистские «прибамбасы»; не наивная стенография якобы ниспосланного свыше…
   А нечто ещё.
   Да, интонационное богатство, полетность звучания, пиршество звукописи. Не как формальный прием. Как сущность и суть. Ее постижение и извлечение. И тяжкий, но не тягостный, крест поэта.
   Все это неотъемлемо свойственно поэзии Т.Аиновой. Об этом можно много говорить, но не станем сосредотачиваться только на этом.

«Любовь и голод правят миром», сказал классик.
Голода (даже при соблюдении диет) мы, слава Богу, временно не ощущаем.
Но от Любви (или ее отсутствия) избавиться невозможно. И от Времени. И от его естественного итога – Смерти.

«… те, кого мы любим, однажды умирают…»

«…никто не уходит из жизни,
жизнь уходит сама.
Даже от тех, кто сам ее убивает…»

«Убитому в миг наслажденья
летится ли в смерть налегке?»

«И это впервые не будет жизнь,
но это впервые не будет смерть…»

«… Тело сделалось черной землей,
белым облаком стала душа…»

«И меня на последний неправедный суд
не сюда понесут…»

«А дальше – беспределье. Вечность…»

Время, любовь, смерть. Эти три понятия, пожалуй, ключевые в творчестве поэта.
И еще – их символ и проявление – кровь.

«… этой крови хватило бы свет заклеймить»

Нет особого смысла механически умножать цитаты.

Крови в стихах много. Но это не клюквенный сок имитации. Не банальный красный, и не претенциозный голубой. Скорее, не имеющая цвета сущностная субстанция поэзии.

   Когда-то Алексей Максимович (Горький) авторов, назойливо эксплуатирующих темки конца и обреченности (в любых сочетаниях), припечатал метким прозвищем «Смертяшкины».
   Как бы кому ни хотелось, мощное крещендо творчества Т.Аиновой неизмеримо выше подобных определений.
Хроническое уныние иных пиитов – просто «легкий насморк» по сравнению с ее роковой болезнью поистине космического отчаяния. (Чему не в силах воспрепятствовать даже здоровый образ жизни).

   «Я стала темой собственных стихов…»
   
   Это как раз – естественно и понятно.   

   Для поэта духовность не есть нечто свободно «болтающееся» за пределами бренного и грешного тела, а неразрывной пуповиной с ним связанное.
Беспредельность чувствований, земные восторги! Но все это – на неотменимо трагедийном фоне.
Безвыигрышность этого поединка в личностном аспекте. Неистребимая горечь, с этим связанная.
Остается творчество. Более долговечное в случае удачи. Что может утешить поэта. Но не человека. А женщину тем более.
Утекание времени. Увядание плоти… Бессмертие души?

   Имеются попытки трактовать творчество Т.Аиновой в рамках традиций декаданса (или «серебряного века» поэзии, в более широком смысле).
   Некий привкус «декаданса», конечно, можно почувствовать. Но это, скорее, не «декаданс» как таковой, а отзвук вечных тем, присущих любому поэтическому течению, в том числе и «декадансу».
   Очень по-современному преломленный.

В этой связи нет ничего удивительного в том, что разные стихи Т.Аиновой и в разное время становились своеобразными шлягерами, предметом частого цитирования и чуть ли не «фанатского» обожания в киевских литературных тусовках.
Пищеварительные способности массового сознания общеизвестны. Оно легко и вполне непринужденно адаптирует под собственный уровень практически все. (Хорошим примером является «промытый как стекло» текст Арсения Тарковского, ставший популярной песней, о чем, кстати, Т.Аинова когда-то уже писала). Может, это и неплохо. Хоть что-то и как-то усваивается.
С другой стороны – между злободневной популярностью и всенародной любовью огромная пропасть, преодолеть которую дано очень немногим. Но этот выбор и отбор производят не мода и публика, а, действительно, время и народ.
Но демону демоново.
Невозможно тянуть эту трагическую ноту непрерывно – временами поэт берет тайм-аут и отправляется собирать чувственный гербарий  звуков, запахов, зрительных отпечатков. В этом роскошно головокружительном мире распускаются невиданные, но узнаваемые растения, дурманят сознание колдовские ароматы, восходит и садится череда белых, красных и черных солнц.
Но как бы все это ни было захватывающе и наркототично, читателя, уже испытавшего магию стиха Татьяны Аиновой в совсем других формах и проявлениях, подспудно и неотвязно преследует мысль – не царское это дело цветочки нюхать.

А поэт тем временем все далее и далее уводит читателя в «восточную» пышность и великолепное нагромаждение полнокровных (а как же без крови?) матафор и образов…

«Затем и увожу в слова тебя, алоэ,
мой нежный крокодил, колючий мой цветок!».

Уводит? Эти оговорки, проговорки («Оговорка, сестра оговора…»).
«Тебя» или себя? «Затем» или за тем?
Прекрасная и колючая душа цветка. Или автора? «в слова…» Этот вербальный мир печально беспечален. В нем можно безнаказанно предаваться ритуальным и виртуальным жертвоприношениям, откладывая жертвоприношения реальные на потом (в надежде – навсегда).
Как всегда (на время) спасает любовь! (И почему я из рецензии в рецензию, о разных авторах, должен повторять эту фразу? Неужели и в самом деле это такое всемогущее и универсальное средство?)

Значимы и название книги, и названия ее разделов.
«АквариуМистика» – что в нем?
На ум приходит и перед взором предстает беспредельный океан мироздания. Труднодоступный сердцу и уму. Сквозь его мутную толщу почти невозможно пробиться глазу, чтобы в чем-либо убедиться и удостовериться.
Мелькание платоновских теней, силуэтов причудливых созданий, мгновенно исчезающих из поля зрения, смена неожиданных ракурсов и размытых сюжетов. И постоянное и мучительное ощущение бесконечной бездны. Потому, как это ни опасно, приходится идти на погружение, до упора обострять органы всех чувств. И канонически имеющихся, и гипотетически потенциальных. Только тогда на пределе поэтического воображения, как возможность прозрения, откроется «третий глаз». И подобно лучу глубоководного аппарата станет выхватывать отчетливые и
многокрасочные картинки, придавая им достоверность полноценной иллюзии.
Пространство, заключенное в рамки стоп кадра, приобретает свойства
некоего аквариума, где все пусть и загадочно, но понятно, локализовано и доступно сознанию. Его содержимое можно изображать и описывать, детализировать и анализировать, извлекать неочевидные сущности и истины. Поэтическими средствами, разумеется.
Но все дело в том, что этот аквариум, так сказать, не «стационарный», а постоянно ускользающий от любых точек отсчета и систем координат.
В следующий быстротекущий момент он бесследно пропадет, и появится новая прекрасная картинка. Как очередная окончательная истина и как горькое сомнение в ней. И у бездны этой, в отличие от земных и вполне реальных провалов, нет дна. А у человеческих возможностей прозрения, даже выходящих за все мыслимые пределы, этот предел все же есть. Предел этот – безумное напряжение (или безумие само).
Поэтому, чтобы не пересечь такую роковую черту, приходится время от времени останавливаться и «всплывать». Чтобы перевести дыхание и снова пойти на погружение. На новые и новые попытки все-таки увидеть и зафиксировать.
И есть еще одна история и догадка, уже поведанные миру. Может, этот океан мироздания, это густое скопище планктона – есть мыслящая субстанция, играющая с нами в свои игры. И она просто проецирует в свои глубины все извивы и переливы нашего воображения, заставляя поверить, что все так и есть на самом деле, и что мы все видим собственными глазами.
В чем ответ? Нет ответа.
Остается только довериться интуиции поэта, которая многими стихами дала уже достаточное количество убедительных доказательств своей
прозорливости. И принять ее версию.
Тем более что это так красиво. И так похоже на правду.

«Банальность боль» – один из разделов.
Банальность боли как способа существования.
Но куда мучительней боль банальности. Банальности непонимания, недослышания, недочувствования.
Банальность окружающего мира? Нет, только не это, и совсем не так. Для поэта мир неистощим и непредсказуем. Никакая банальность его внешних проявлений не может заслонить его глубину. Но для того, чтобы проникнуть в нее, нужно обладать таким слухом, видением, нервной обнаженностью восприятия (в том числе и телесного), каким наделена Т.Аинова.

«Селяви села» – еще один раздел.
   Понятно о чем. Но может еще о чем-то? Если сама жизнь подсела на «се ля ви!», можно ли освободиться от этого наваждения?

«Нет? Ну, тогда я поджигаю фото…»

Возможно, так и следовало бы поступить, хотя сам автор в последующих строчках отменяет такое развитие событий.

Борьба продолжается. В партере.

«Когда я гашу свечу, мне светят твои глаза…»

«Кто ты мне – эротический сон во плоти?»

«Он велик, но короче тебя в десять раз…»

«Любовь, от которой родятся стихи, а не дети…»

«Беременная любовью научится делать аборт
металлическим взглядом мужчины, который рядом…»

Но, как бы там ни было, рано или поздно – светает. Беспощадный ясный свет дня.

«И восходит звезда, оставляя в живых…»

Оставляя?

«Не печалься по ногам, по рукам.
Ты теперь душа, ты звезда…» (Ю.Мориц)

Не печалиться невозможно.

«Было блаженство, но ты обещал мне бессмертье…»

Можно смириться, но примириться с этим нельзя.

Своеобразным композиционным центром книги является цикл «Песни ведьмы». Разумеется, это не есть в полной мере концентрированное выражение поэтики Т.Аиновой. Но именно в нем отражены основные ее моменты. О которых речь – и выше, и ниже.

По всей книге разбросаны запредельно пронзительные тексты. Они не акцентируются, но не обратить внимание на них нельзя. «К очередной годовщине ВОВ…», «Письмо в прошлое столетие», «Ретро», «Пережиток демона» и т.д., и т.п. (по вкусу читателя).

Есть в книге и некоторое количество текстов иного плана. Не то, чтобы их можно было назвать проходными. Скорее всего, у них иное предназначение, быть может, неосознанное (точно так же, как и текстов экспериментальных). Дать возможность ошеломленному читателю хоть немного передохнуть перед очередным погружением.

Не парение «над», а погружение «в». Возможно, это и есть главная особенность поэзии Т.Аиновой.

И еще один аспект. Сквозь плотную ткань стиха Т.Аиновой с ее глубоким чисто поэтическим осмыслением действительности всегда просвечивает трезвый и незаурядный человеческий ум автора. И вносит свой вклад и в метод, и в результат. Эти две ипостаси не то, чтобы гармонически сочетаются. Скорее, мирно (а иногда и не мирно) сосуществуют. Потому-то поэт и бывает так безжалостен. В первую очередь, по отношению к себе. Но и другим достается. Когда с хлестким аскетизмом винтовочного выстрела она выбрасывает свои бесстрашные и (само)убийственно меткие формулировки.
Только один пример:

«Зачем, природе этой вопреки,
я все цветеньем изнуряю древо?
Просроченная тайна, псевдодева,
исчадие невянущей строки…»

Для того чтобы так сказать, необходима полная оголенность нервных окончаний и выход за все болевые пороги. Можно только догадываться – чего это стоит. А эстеты от поэзии поставят автору плюсик, и только.

Я же принимаю все. И вынужденную и оправданную брутальность стиха (когда она имеет место), и абсцентные словечки. Потому что у Т.Аиновой это всегда органично. И в высшей степени поэтично.

В книге «АквариуМистика», как в полиграфическом продукте, многое ложится на душу. И неземной красоты портрет автора на обложке (репродукция картины художника Рафаэля Багаутдинова). И продуманность оформления. И шрифтовые решения. И даже мелкие погрешности верстки, которые придают книжке обаяние живого, дышащего организма.

Предыдущее рассмотрение книги Т.Аиновой (при всей его сбивчивости и фрагментарности) требует все же каких-то завершающих выводов. Попробуем перейти к ним.
Кстати, внимательный читатель может задать вполне резонный вопрос: в чем смысл самого названия статьи? Попытаюсь объяснить, о чем я думал – и когда замышлял ее, и в процессе непосредственного написания.
Конечно, понятие «символ» (как и любое другое понятие) многозначно. Или, по крайней мере, двузначно. Символ – олицетворение. И символ – иллюзия. Здесь я употребляю это понятие в его первом значении.
Наверное, всем нам неоднократно приходилось находиться в ситуации, когда при чтении самых разнообразных поэтических текстов охватывает неизбежное чувство пресыщения, опустошенности и вторичности. Чувство, что все уже сказано и написано, и ничего ожидать от поэзии больше не стоит. Но, обратившись к стихам Т.Аиновой (и, в частности, к ее книге «АквариуМистика»), погружаясь в них и проникаясь ими, невольно начинаешь верить, что это безнадежное дело (поэзия) –  не так уж безнадежно!