Любишь ты их – что уж теперь рефлексировать?
Ты даже думаешь, будто они красивые,
умные или, по меньшей мере, толковые,
а глянешь в скрытую камеру через плечо –
они с тобой по часу вывод выковывают,
что там за гласная пишется в слове «чо».

Родненький, ты уж прости, что по умолчанию
глаз мой на женщин смотрит как на говно:
в противном случае луч звезды закурчавеет,
а томагавк распрямится, что не смешно.
Пусть продавщицы доказывают обратное,
за крепкие семьи и общие каши ратуя,
хлястиками хвалясь, пластаясь пластырем,
визгами в стиле гарпий дробясь, как бластула...
Певицы – это певицы. Это другое.
Это проверенный позитив, а не вонь.
Ими не помыкают бодлеровские герои
в час, когда зависает трамвай над Невой.

...Они точно так же, как твой сосед-маразматик,
мечтают о вкусных клёцках, пока не высрутся,
и мысли о барской жизни скользят по смальте
мимо неоприходованных сибаритских виселиц.
Но ты заметь: потом вырастают пародии,
каких и во сне не смел рисовать Кустодиев.
Сейчас ты её мезгу находишь красивой –
не буду Марьей Ивановной.
Релаксируй.

Счастье – в зубах. Только надо ж, как большинство,
верх воплощения дури держать на прицеле.
В парке культуры с ней каждый дубовый ствол
смело сойдёт за подлинный центр Брюсселя.
Музыка, правда, из «фу» только в «фу-диез»
перетекает, сигналя, что шарм исчерпан.

Киев поверил слезам.
А Москва не ест
того, что благополучно принял Антверпен.