Махонький проблеск должен здесь показаться:
глаз, проследи, где муравьями прочищено!
Не то обернётся охапкой визжащих зайцев
давнее чувство моё, золотое исчерна.

Проходит жизнь – да неужели мимо
свершения замыслов, свержения столоначальниц,
чтобы закончиться чем-то вроде камина
в комнате, где статуэтки когда-то венчались?
Сводка последних известий, мытьё посуды,
сверка растрат со счётчиком для квартплаты;
Штирлиц перемежается с Голливудом
и с колбасой – увесистые цыплята.

Выше, правее... Трещинки быть должны
в сией непотребной туше Китайской стены.

Там водопад, виноград, променад альбиносов;
моя задача – юркнуть и просочиться.
Мечта, отравившая жизнь, наконец улыбнётся,
хоть ты уже будешь еле скрипеть ключицей.
Друзья из могил отзовутся на ноющий рупор,
но не банзаем, а тягостным возражением –
и тут уже хоть нежильцом, хоть готовым трупом
пора прекращать любоваться фальшивыми гжелями
бликов коринфских колонн заоконных сосулек:
если бежать из тюрьмы, то – в рассветный сурик.

Мальчик для всех, но внутри уже сед, квадратен,
зябок при плюс десяти и без шансов на пай
выступит перед иссякшей драгунской ратью
и обрастёт сорняками под сенью пальм.
Небо по обе таможни одной раскраски,
однако свобода – известная стерва редкостная.
То, что пора выкорчёвывать ген свой рабский,
к счастью, я осознал не в возрасте Фредриксена.

Остался пустяк: убедить служивую челядь,
что за мечту ребёнка не нужно метелить.