В городе N. построили дамбу, ты там совсем один, кто тебе чистит грейпфрут, за тобой закрывает двери, кто тебе читает «Фрэнни и Зуи», когда наступает сплин, кто каждый день забивает шейкер костями кровавой Мэри. Данте вон тоже не любил Флоренцию, утром смотрел с ленцой на цветочниц, творожники, душный асфальт, нарывы, и кому-то покажется – мы здесь совсем как Цой, незаметно присутствуем и неизменно живы. Это ремейк черно-белой ленты, какой-нибудь наш нуар, вот и расти, семицветик аленький, выше рая, я смотрю на экран, и меня не бросает в жар – температурный режим не меняй, сгорая. В городе N. построили дамбу и скоро нас всех зальет, а ты собираешь лёд и на лето вместо суши ешь землянику почти замороженной, полный счет, никто не живет и эти живые души тоже едят себя ради красного несловца, кто тебе здесь из шейкера олово на подушку, зверь выходит из моря, находит себе ловца и сжимает в горсти его наливную тушку – так мы будем вместе всегда, никуда без нас, дамбы, заводы по выплавке белой стали, так мы будем всегда в предпоследний раз, в плюсквамперфектуме все же мы кем-то стали, родились в провинции вовсе безводной, почти морской, грачи прилетают к осенью и улетают к лету, мы греем друг другу душу с немой тоской, ночью идем к представительному поэту, он говорит: «Я лишь то, что я ем, ну съел бы я вас – и мирные долы глаже», кто тебе греет простыни за неименьем тем, во избавление нищих от их поклажи.