Сиро-сизое, голубиное, папиросное мое небо
Растушевано черной графикой голых, драных, правдивых веток…
Как снаряд, во рту разрывается полбуханки стального хлеба:
Остается одна надежда и, как последнее средство, вера.

Дети ангелов, словно лампочки, тускло светят в чужих парадных.
Бейджик сердца, к джинсе пришпиленный, золотится с апломбом броши.
С Жизнью – дурочкой-бесприданницей – я вожусь, как банкрот Паратов:
Божьей милостью, уложу ее, подомну под себя – и брошу.

Несподручно мне с ней валандаться, влажно тискаясь в переулках:
Нас согнали со всех насиженных коек – от Воркуты до Чили.
Под венчальным собором колокол бьется крыльями в купол гулкий…
И со Смертью – богатой дочерью – нас расчетливо обручили…

Холостая судьба поэтова – малолетка и хулиганка –
Полоснет высоко и весело, словно юбка в цыганской пляске…
Что осталось? На плитах мраморных – пол церковного недогарка…
И девичья, бескомпромиссная, инфантильная жажда сказки…
                                                                                   12-13 декабря 2009 г.