Памяти Роберта Третьякова
Уже не во власти мучительной жизни,
Быть может, взирает на правящих тризну,
На речи
              о собственных сути и творчестве…
Боюсь, что и ныне, уже отрешённо,
Он — даже в посмертье — вне всяких законов
Останется долго в плену одиночества.
…Казалось бы, признан и не был в изгнанье,
Но только откуда во взгляде, как в ране,
Тоска — огоньком, неприкаянно тлеющим?
И совесть навеки ожогом подкожным,
Как след от времён и двуликих и ложных —
В мальчишке, по правилам жить не умеющем.
А если — случалось — пытался,
                                                  попытки
Для сердца подчас обращались убытком,
Как будто согласье дал на послушание…
Мечась средь объятий то дружних, то чуждых,
Храбрясь, защищался улыбкой недужной,
Сомненья доверив ночному молчанию.
…Теперь не страшны маета и наветы.
Да будет Господь милосерден к Поэту,
Светлейшему грешнику, верному истинам,
Сжигавшему сердце над честной строкою —
Ему хоть теперь бы тепла и покоя,
Прозрений за горними далями чистыми.