Вёдреная ночь на Корчеватом
застаёт шагающий мой труп.
Стал за эти дни тяжеловатым
мой ветхозаветный ледоруб.
Звёзды представляют над посёлком
старую знакомую мазню.
Ни одна из них не видит толком,
что я в этой яме хороню.

Слышится камлание щеколды
и далёкой тучи вдовий всхлип.
Если мне от музыки щекотно,
значит, я не весь ещё погиб.
В погребе храпит вожак мышиный,
сырные цилиндры обкусав;
даже стёкла загнанной машины
что-то подвывают на басах.

Завтра в лихорадочном цейтноте
утренних маршруток будет штурм.
Чьё-то сновидение цветное
пискнет в глыбах плит и арматур...
Кроя конкурентов щедрым матом,
стиснет грузчик сразу двух чувих...
В общем, сорок третий и двадцатый
возят исключительно живых.

Блеять много лет кудрявым козам
на подворьях уцелевших дач.
Примет угрожающую позу
дяди Ванин сёдельный тягач,
но погрязнет в крохотном заливе -
там, где забуксует даже джип...
Кладбище пышнее и шумливей,
чем прибрежный киевский отшиб.