На какой паблосуржик мой город зима собрала –
знают голуби, куры, а может, и перепела.
Я сижу, как в шезлонге, в картонном Париже своём
и различий не чувствую в разных раскрасках знамён.

Необъятный колхоз колотушки дубовые взял –
и бастует. Им всё не такое: трамвай, самосвал,
коррумпированная аптека, рябиновый джем…
Брынзовелость вовсю; без неё не хватает лексем.

Где-то жёлтые хари по чудищу в перьях ревут;
кто не плюнет в лицо отстранённому – тот не верблюд,
но и я, слава Богу, не в стаде древесных вискаш,
коим фунт солидарности в уксусе вынь да покажь.

Нет уж, лучше машинки. Людей хоть по гроб уважай –
фронтовичкам ты будешь врагом, ибо столь моложав,
заводчанам моделью мышления взмулишь глаза,
киноман возмутится, что ты не смотрел «Кин-дза-дза!»…

Удивительный факт, но ещё ни один «Кадиллак»
не велел посмывать с моих локонов блондекс и лак,
и сведись к минимальным пробежкам пустая ходьба –
он истошно молил бы продлить свою участь раба.

А вот эти, которые сплошь затыкают мне рот,
исколовшись о лезвия феноменальных острот,
пусть клюют сибазон и доказывают сатане,
что они так полезны району и даже стране.

…Человеку дан мозг. Это вам не кило колбасы.
Каждый пункт моих мыслей наложит Майдану в трусы
горстку шока, половничек паники, песню гадюк –
и, как только макак в тупике станет полон бурдюк,

государственный гимн будет менее важен, чем щи.
Убедит митингующих метеорит из пращи,
что колёса круглы, пар горяч, сахароза сладка,
а идея – то так… сплетни бабушек про колобка.