Когда просыпается день над собором,
кленёнок – презрев заземленную ширь -
возвыситься хочет над сереньким бором,
проткнуть небосвод, словно мыльный пузырь.

И солнца хлебнуть, как оранжевой фанты,
толпу окропить из смелеющих уст.
А ветер, украв у кого-то пуанты,
ее приподнимет на цыпочки чувств.

И эти цыплята с глазами невинных,
друг в друга вдувая соблазна зарю,
не вспомнят, как жгли христиан в Десятинной,
мололи неправильных в Бабьем Яру.

Кленёнок растет, но становится ниже,
берет у небес, но земле отдает.
Так ты с каждым годом проходишь все тише
по улицам, где скоморошил народ.

И видишь ты рощу в синеющей роби
над ржавью заводов, пропахших как дуст.
А корни – глубокие давние скорби,
а кроны – неслышная легкая грусть.