Некоторые частности статьи Марины Матвеевой (о Дм. Быкове, напр.) напомнили мне великолепную статью Ольги Чернорицкой о сетературе.
     Позволю себе привести неполный вариант статьи (полный не умещается). Я сократил несколько иллюстративных фрагментов (указав эти места знаком <…>) и, надеюсь, не слишком нарушил ни общую структуру статьи, ни авторское право, т.к. автор и источник указаны, и желающие могут без труда найти полный вариант через http://magazines.russ.ru/..., а этот текст рассматривать лишь как развернутую аннотацию.
    С. Игнатов

Опубликовано в журнале: «Вопросы литературы» 2006, №1
Ольга Чернорицкая «Энтропия.NET»

      Первые дискуссии о сетевой литературе отгремели в “ЛГ” в 2000 году (№ 28—29, 31). Сейчас такие острые споры больше не ведутся, и правда, казалось бы, о чем еще говорить: две диаметрально противоположные позиции обозначены. Первая: сетевая литература принципиально энтропична, и нужно всячески препятствовать этой энтропии путем введения строгих критериев отбора и внедрения в сеть только профессионалов — писателей, журналистов, редакторов. Вторая: сеть — саморазвивающийся организм с абсолютно самостоятельной системой ценностей, где уровень произведения не имеет значения.
     Однако реальность бытования сетературы показывает нам, что не все так просто.  Рожденная на перекрестье двух диаметрально противоположных социокультурных стихий: жесткой советской цензуры и безграничного самсебяиздата, сетевая литература воплотила в себе устойчивое неприятие того и другого. Факт свободной публикации никого не радует и настраивает людей с более-менее сформировавшимся вкусом на истребление графомании и пошлости в рядах тех, кто этой свободой злоупотребляет.
     Профессионалов же в сети не очень-то любят за изощренность диалектического рассудка и за их постоянное стремление внести в сетевое литературное сообщество вкусовые ограничения и доказать, что и на сетевую литературу распространяются общие законы литературных жанров.
     Мандельштамовское “Держу пари, что я еще не умер...” в отношении профессионалов, работающих в сети, звучит не вполне убедительно. Надо сказать, что сетевая “любительская” литература и профессиональная бумажная — это два разных, совершенно несопоставимых мира: уровень произведений по большому счету не имеет в сети значения, если только эти произведения не являются публицистическими.

     Чудское озеро виртуальной публицистики

    В том, что публицистика в сети разнородна и выходит за пределы всех традиционных жанров, сомнений нет. Здесь можно найти философские споры о человеке, смысле жизни и сущности бытия, попытки государственную “мысль разрешить”, обзоры, обсуждения, баталии, открытые письма, приглашения к дискуссиям, комментарии, дружеские обмены мнениями, рекомендации (приглашения посетить и почитать), признания в любви/ненависти к тексту и его автору, ответы на рецензии и замечания, дразнилки, панегирики, защиту своих и чужих теорий, мастер-классы и литературоведческие штудии, дневники, презентации,   статьи, анализирующие ход обсуждений интересных тем, и много другой философической и литературной возни, которая вне Интернета теряется, проходит незамеченной и незафиксированной. За пределами сети пропадает множество кухонных философских споров; в сети же они хранятся как неоспоримое свидетельство брожения мысли, которую в печатных изданиях уже давно похоронили.
      Рецензии — в бумажной литературе — на последних полосах “толстяков”, а  комментарии — на последних страницах книг, потому и читают их в последнюю очередь. В сети же все это основа основ, с них начинают знакомство с автором. Другого ориентира, собственно, и нет. Факт бумажной публикации уже свидетельствует о каком-то статусе, здесь факт публикации ни о чем не говорит, даже если мы имеем дело с сетевым журналом, где отбор все-таки имеется. В сети представлено в виде текстов любое малейшее движение мысли. Эти фиксирующиеся каждую минуту в огромных количествах тексты — панацея от   одиночества для тех, кто по той или иной причине лишен возможности 24 часа в сутки говорить о политике и литературе. Самые активные пользователи — писатели из далекой провинции и эмигранты, русскоязычное население стран СНГ. У них в сети в процессе общения теряется ощущение оторванности от культурной среды, потому как здесь, кроме языковых барьеров, не существует никаких других.
       Единое культурное пространство образуется не собственно художественными текстами (традиционно считается, что в русском Интернете ради них и собрались), а тем, что вокруг них, то есть публицистикой в широком смысле слова. “Практика комментирования исходит не столько из желания проанализировать новый литературный факт, сколько из стремления зафиксировать присутствие своего “я”  в мире, имеющем одно временное измерение — протекающий миг. Миг минует — и ты выпал в небытие, в потусетевое измерение, которое для виртуального пространства — смерть. И ты спешишь крикнуть, рождаясь в миге снова, возвестить, что ты есть, — кто станет требовать смысла с новорожденного? “Я есмь!” — когда-то прокричал даже Бог. И для Него это было началом творения. Но Он был один, а комментаторов много, особенно вокруг произведения, привлекающего внимание и острого для читателей, поэтому оно неизбежно проявляет себя стремительно и поверхностно чаще, чем наоборот” 1 , — пишет Татьяна Тайганова в журнале “Самиздат”. Действительно, каждый из фактов сетевой публицистики – это крик. Но станет ли этот крик произведением, выльется ли в него – вот о чем стоит поразмыслить.
      Речь пойдет не о той публицистике, которая используется владельцами сетевых
СМИ, организующих свои форумы в сети для формирования собственных политических групп и внедрения собственной идеологии, а о стихийно возникающем на   литературных ресурсах Интернета явлении, когда вокруг определенных тем и произведений создается некое брожение свободных умов, воплощаемое в более-менее связные тексты.   Сетевая публицистика – это не какое-то отвлеченное языковое пространство, разделенное пропастью с традиционными СМИ, но скорее альтернативный информационный канал. Для ее функционирования не нужно никаких журналистских или литературных курсов, филологических и философских штудий, она разворачивается в категории “здесь и сейчас”, на литературных сайтах, в специально организованных сетевых журналах, на форумах периодических изданий. Это непрерывный процесс говорения, все более сгущающийся вокруг профессиональных авторов и наиболее популярных сетевых ресурсов. Мы имеем дело с некоей социальной и коммуникационной трансформацией, которая в медленно   текущем литературном процессе предшествующих эпох просто не могла бы осуществиться.
     Согласно теории коммуникаций Маклюена, Гитлер пришел к власти посредством радио. Механизм прихода к власти понятен: радио практически не имеет обратной связи — оно убеждает, его действие — агитировать, рекламировать, направлять. Интернет, в силу своей принципиальной полифоничности, скорее не пособник властных намерений, а болото или некое Чудское озеро, в котором утонет все, что слишком тяжело, прямолинейно и   агрессивно настроено или по сути своей монологично. В новой реальности, где пока еще количество берет верх над качеством, главной производительной силой является человек философствующий, говорящий, а за производственными отношениями стоит “читатель-мыслитель”. При этом убедительность читательского говорения с каждым годом является все более и более значимым критерием оценки произведения сетевого писателя: качество   отзывов, рецензий, градус дискуссий поднимает рейтинг автора и престиж его   страницы.
     Способность писать убедительно, аргументированно начинает все в большей степени определять роль в сетевой литературе той или иной личности, независимо от того, являются ли ее художественные произведения хоть сколько-нибудь ценными для литературы или философии в целом.

    Интерактивность — наше всё

     Рассуждая относительно философии пустоты с молодым прозаиком Андреем Качаловым, Андрей Тертый комментирует рассказ Достоевского “Бобок”: “Все это полностью про нас. По сути дела, мы ничем не отличаемся от “бобковских” мертвецов. Друг друга не видим, никакого реального влияния друг на друга не оказываем, но зато все наши жизненные привычки, пристрастия и амбиции перенесли в этот иной мир — виртуальный мир. И вот лежим мы каждый в своей виртуальной могилке и пытаемся разжечь в своих собратьях по кладбищу те чувства, которые мимолетной быстрокрылой ласточкой овевали наше лицо там, в прошлой реальной жизни. И гнием потихонечку. Хорошо!”2   Андрей Тертый проиллюстрировал типичное представление о психологии посетителя литературного сайта. Положим, не все, что является для отдельного человека изоляцией от мира, гробом и безысходностью, — для литературы в целом плохо.
    Литературный процесс во все времена мало считался с чувствами и ощущениями его   носителей. Рассуждая о нынешней изолированности каждого автора от мира, мы должны рассматривать сеть как главного обвиняемого в этом преступлении. В сети происходит видимость общения, но это не собственно общение, а продуцирование текстов в рамках бахтинской полифонии, когда некий предполагаемый автор потерял контроль над своими персонажами и каждый из них теперь сам по себе.
     Каждый участник сетевого говорения — актер, “забывший” слова пьесы, но стоящий на сцене перед зрителями и вынужденный сочинять свои реплики сам. Это не общение, не свобода — это полная, практически тотальная деиндивидуализация автора в рамках никем не управляемого текста, постоянно грозящего перейти в пьесу абсурда, а то и вовсе рассыпаться, подвергнуться действию энтропии.
     Что же отличает лик сетевой литературы в пестром разнообразии российского  самиздата? Неужели это лик смерти? Неужели литературные сайты — место  погребения остатков русской словесности? Неужели авторы, пришедшие в сетевую   словесность, рассыплются в прах и имена их будут преданы забвению, словно они ничего стоящего не создали, ничего не разрешили, ничего интересного не сотворили? А их бесконечные споры на форумах и в комментариях к собственным произведениям? Неужели все это энтропия философии и литературы, переходящая в невнятное “бобоканье”?
     Однако мне представляется, что все происходит как раз наоборот: когда новичок  появляется в сети, его голос тих и невнятен, он “бобокает” и неумело пытается включиться в дискуссии. Но проходит месяц-другой, и мы можем наблюдать заметные сдвиги внутри его литературной парадигмы. Голос его становится все уверенней. Произведения приобретают некую законченность, круг друзей становится все более интеллектуальным. Появляется некий потенциал, заряд, способный противостоять энтропии, неизбежной в любом споре. Чем этот потенциал выше, тем более плодотворной будет дискуссия. Обычно где-то после десяти серьезных аргументированных выступлений по теме начинается вклинивание в дискуссию сетевых шутников — и она сходит на нет тогда, когда серьезно начавшие ее участники сами становятся шутниками и начинается соревнование на остроумие, дискуссия прерывается, оставив мысль неразрешенной. Иногда просто один из участников, исчерпав аргументы, заявляет, что он остается при своем мнении.
      Энтропия в философских и литературоведческих спорах — это, по мнению одного из   редакторов “Вопросов философии” Николая Шульгина, охранительный процесс. Он провел на “Самиздате” Мошкова3  несколько философских дискуссий и создал на их основе обобщающие тему статьи. Энтропия нарастает на последней стадии дискуссии, она свидетельствует как раз о том, что проблема себя исчерпала. Нет энтропии — есть проблема, нет проблемы — есть энтропия. Поэтому можно предположить, что “бобоканье” — это состояние полного отсутствия проблемы и тем для разговоров. Как только они появляются — “мертвецов” просто не узнать.
     Неинтеллектуалы в сети — это блуждающие кометы, вынужденные кочевать с одной  страницы на другую без надежды на постоянных верных друзей и читателей и реально осознающие, что стоит им хоть на день уйти из Интернета, как о них тут же все забудут. Впрочем, забудут в сети и об авторе приличных стихов или романов, если он вовсе не принимает участия в жизни сайта. “Если сегодня поместить на графоманский сайт, например, “Мертвые души” Гоголя и обозвать их “Сага о приписках” автора Цоколя, то за год великий роман прочитают вместе с автором не больше 5—10 человек, причем половина из прочитавших посетителей просто не узнает замаскированную другим названием классику. Я уверен, что без регулировщиков, то есть редакторов сайтов, привести в сетевую литературу и закрепить там настоящих авторов просто невозможно. А без этой помощи хорошему писателю просто нечего делать на литературном сайте. Уж одним из типичных примеров назову, как я случайно нашел писателя Виктора Пелевина на сайте  “Проза.ру”, у которого за полтора года я был всего семнадцатым читателем”4  (А. Виноградов).
      То же я бы сказала о страничке “Дмитрий Емец”5 , находящейся в “Самиздате”. Читателей нет. Нет в этом пассивном выкладывании шедевров той достаточной  температуры, при которой из хаоса (согласно теории Нобелевского лауреата Пригожина) непременно задается некая упорядоченность. Пусть эта теория была опровергнута в рамках химии и физики, но на литературе, где градус обсуждения был всегда соразмерен градусу текста, она работает. Высокая температура возникает в процессе обсуждений, когда даже небольшая статья сетевого публициста вызывает отклики неравнодушных к этой теме посетителей Интернета. И совершенно неважно, читали ли они исходную статью: все говорят в рамках заявленной темы, беседуя с хозяином раздела и друг с другом. Статья — повод. Создается впечатление, что к нам вернулись горячие споры XIX века, Шишков и   “Арзамас”, те времена, когда из письма Белинского к Гоголю вытекало революционное движение. Только в салон допускаются не одни столичные знаменитости: тут элита выстраивается не по географическому или сословному признаку. Сеть нивелирует классы и географию. В ней предельно четко вырисовывается талант и бездарность, ум и глупость. Здесь женщине не позволено быть глупой, поскольку никто не может видеть иной ее красоты, кроме красоты текстов.
      К думающему человеку в сети относятся с большим уважением, к нему приходят, с ним советуются. Он может, как Дан Дорфман, ругать Пушкина за “безнравственные” поступки, чтобы отменить гениальность как категорию и на этом построить теорию интерактивности сетературы. Человек пытается мысль разрешить, а мы ему поможем, поддержим. Сеть — великолепная бабка-повитуха идей, и любой здесь поневоле думает вместе с другими, идет сознательно против инстинкта собственной писательской самости, инстинкта обдумывать проблему в тишине и решать ее для себя. Нет такого у писателя инстинкта, чтобы отдавать свою недодуманную еще мысль другим и разрешать ее вместе с другими, кого Бог пошлет. Тем не менее человек пишущий подавляет в себе собственнические инстинкты и преобразует писательскую природу — не в сторону банального базарного общения, а через личную индивидуализацию себя как писателя в полную деиндивидуализацию, возвращаясь в сети к внеавторскому говорению.
<…>
      Но переход из журналистики в сетевую журналистику не столь прям и непосредственен, и тому, кто пришел в сеть с осязаемым опытом работы в различных изданиях, приходится зачастую гораздо труднее, чем неподготовленному, но амбициозному новичку. Это объясняется прежде всего тем, что, работая в газетах, автор не слышит непосредственной реакции публики и свято верит, что его все понимают правильно. Столкнувшись с первыми же   сетевыми хулиганами и правдолюбцами, он пытается их в чем-то убедить, а это занятие абсолютно бесполезное и авторитет изрядно подрывающее. Отсюда возникает неприятие сетевого обывателя со стороны профессионалов: “Подпольные типы, наделенные всеми комплексами и страхами настоящих   писателей, но не обладающие талантом и соответственно милосердием, как раз и  составляют основной контингент “Рулинета” — и в этом смысле он недалеко ушел от русского литературного андеграунда, главной задачей которого было, конечно, не свергнуть советскую власть, а пробиться на страницы официальной прессы” 6 (Д. Быков).
     С чем же столкнулся, придя в Интернет, Дмитрий Быков? Не с самим явлением   сетевой литературы, которое он не увидел, не заметил. То, что оглушило его и   заставило уйти, можно назвать побочным эффектом или шумом. Это явление   подробно описал Клод Шаннон. Шум попадает в любой канал коммуникации, независимо от устройства коммуникации. Именно поэтому в момент серьезного обсуждения проблемы общества может вклиниться совершенно не имеющий отношения к проблеме разговор о различии понятий “женщина” и “баба” и о роли “баб” в творческом осмыслении действительности или вдруг неожиданно поднимается проблема солипсизма. Шум не имеет с обстоятельствами дела, как правило, ничего общего. Автору приходится балансировать между игрой, в которую его вовлекает шумящий читатель, и реальностью собственной политической или философской позиции. Но игра стоит свеч, и бояться шума – это бояться сетевого творчества, которое мы можем классифицировать как особого рода публицистику, основанную на интерактивности. “Ключ к пониманию сетевой литературы — ИНТЕР¬АКТИВНОСТЬ. Если интерактивности нет, то явления сетевой литературы тоже нет. Те литераторы, которые просто ставят какой-то текст в Сеть и потом делают вид, что их не касается интерактивное продолжение, возникшее в связи с их текстом, никакие не сетевые литераторы
<…>
   Настоящая сетевая литература — это феномен обязательно системный. Где текст сам по себе — это один из элементов системы. Не обязательно — главный. Текст — это только повод”7 . Это мнение Дана Дорфмана, одного из самых ранних аналитиков сетевой литературы, опубликовавшего в апреле 1997 года в “Новом Русском Слове” документальную повесть “Рунетные войны”. Главные герои повести — авторы сети и Дмитрий Кузьмин, выступивший в “ЛГ” со статьей, в которой отказал дилетантской сетевой литературе в праве на существование. И сам создал сайт, претендующий на профессионализм в сети. Но Дан Дорфман строит свою критику Кузьмина и во всех последующих своих статьях (хотя позиция Кузьмина уже стала делом — появился “Вавилон”) на том, что проповедник искусства для искусства не учитывает русского менталитета, стремящегося к виртуализации: “Русская литература всегда стремилась к ВИРТУАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ <…> Поэтому человек, зачеркивающий Сетевую Литературу, в глазах тысяч сегодняшних Сетевых Литераторов — ВЕЛИЧАЙШИЙ ПРЕСТУПНИК ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ”8 .  
       Нет, разумеется, Кузьмин не противник виртуальной реальности и не “преступник всех времен и народов”. Здесь важно, что для Кузьмина виртуальная реальность должна строиться по законам литературы, где важную роль играют оппозиции “талантливо — бездарно”, “профессионализм — дилетантство”, а для Дорфмана — по своим собственным, сетевым законам, и скорее моральным, чем художественным. Профессионализм противопоставлен не воинствующему дилетантизму, а интерактивности, на основе которой сетевая литература может быть сама по себе искусством для искусства. Кузьминский “Вавилон” ориентируется на нечто иное, чем собственно маргинальная литература, и это иное — классика. Чтобы быть максимально приближенной к идеалу, сетература должна копировать структуру бумажной литературы, а значит, создавать в себе журналы наподобие сетевой версии “Вавилона”, в редакции которых будут живые представители эпохи с   хорошим литературным вкусом. По мнению Кузьмина, все, что достойно публикации, он уже выловил из сети и тем самым все это стало фактом бумажной литературы. При всем при том мало найдется читателей “Вавилона”, которые видели, как он выглядит на бумаге. Читатели   “толстяков” группируются вокруг библиотек. Библиотеки выписывают “Знамя”, “Новый мир”, а люди ходят их читать. Кто в библиотеку ходит читать “Вавилон”?
      Более того, далеко не все из сети можно выловить и публиковать: там постоянно  создаются новые типы текстов, и не только “гостевая” как жанр, но и многочисленные вкрапления сетевых дискуссий во вновь создаваемые тексты (на сколь бы высоком уровне эти тексты ни были написаны, они никогда не выйдут в бумажные издания). Многие из них касаются конечных вопросов бытия и представляют собой серьезнейшие рассуждения о судьбах поэтов в России, о судьбе самой России, о нравственности, религии и т.д. Люди собираются и беседуют между собой письменно, создавая тексты. Эти тексты и есть собственно сетевая литература.
      Бумажная литература тяготеет к художественности. Сетевая литература  преодолевает границы художественности и идет к читателю и исследователю   встречаться с ними и разговаривать, обсуждать самое себя. Аналитика начинает   довлеть над художественной тканью. Ко мне за рецензиями обращаются очень хорошие поэты и прозаики. Поначалу я с удовольствием бралась за рецензии к талантливым произведениям, но они не вызывали полемик, споров, да и сами авторы оказывались неродными сети — уходили, так и не побывав как следует в водовороте окололитературных событий. Читателю постоянно нужна какая-то новизна, а в формах поэзии и романа он ее не найдет, в мировой паутине все отражает тот тупик, в котором оказалась литература вообще. Все, что иссякает в бумажной литературе, в Интернете вряд ли обретет новую жизнь и самоорганизуется.

   У нас поэтом становится любой

Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился, убедился читая других: если они поэты, так и я — тоже!..
  Козьма Прутков.
  11 апреля 1853 года

    Это высказывание Козьмы Пруткова как нельзя более подходит для сети. Каждый  пришедший на первую страницу литературного сайта случайный посетитель может прочесть “лучшие произведения”, вывешенные там заботливыми устроителями конкурсов и просто накрутчиками; он понимает, что может писать ничуть не хуже. Пройдясь по авторским страницам, он укрепляется в своем мнении и создает свою собственную страницу, вывешивая на ней свой собственный шедевр и ожидая успеха. Но успех медлит. Произведение висит, его никто не читает. Что делать?
     Нужно идти знакомиться с другими поэтами-писателями. Возникают первые дружбы, до первых ссор еще далеко. Ссоры — удел тех, кто в своих дружбах преуспел, обратил на себя внимание сетевой общественности. Ну теперь держись! Теперь ты — графоман. Из споров, битв вокруг средних графоманских текстов и рождалась сетевая публицистика. С появлением профессионалов в сети (компьютер стал явлением общедоступным) под пристальное внимание стали попадать и действительно талантливые авторы. Вокруг профессионального сообщества возникают первые конфликты, связанные с небывалым интересом к думающим людям, а отсюда — рейтинги и ревнивое, завистливое: “что вы делаете в сети, если такие умные”.
     Развитие сетевой словесности не стоит на месте. Графоманы надоели всем, об этом пишутся статьи, ведутся диспуты. Еще немного времени, на них вряд ли хоть кто-нибудь будет обращать внимание. Сергей Фаустов, автор сайта “Стихи.ру”9 , говоря об этих процессах, делает оптимистические прогнозы: “Есть периоды, и наша нынешняя эпоха сюда же и относится, когда не возникало произведений искусства, остающихся на века. Спрашивается, что же нам делать, если мы обречены жить в такое время, когда нам не дано создавать шедевры? Ответ прост. Ответ уже дан и дается непрерывно на stihi.ru. Надо продолжать усугублять то, что сейчас происходит, а именно способствовать усилению хаоса,   неупорядоченности, которые суть необходимое условие самоорганизации, эволюции. Порядок не умеет самоорганизовываться. Хаос не вечен, но ему надо дать скорее изжить себя”10.
     Каков же путь изживания хаоса? Лично я вижу будущее литературного Интернета   оптимистически: развитие сетевой публицистики, прежде всего критики со всеми ее издержками, сделает свое дело: читать будут то, что одобрено, номинировано, заняло призовые места в конкурсах. Читать будут сквозь призму видения профессионалов, которых приглашают в различные конкурсы для поддержания их престижа. Весь вопрос в том, когда наконец у подавляющего большинства мастеров слова появятся компьютеры и желание работать в сети. Период становления многих литературных сайтов уже завершился, определились критерии оценки произведений, и поэтому те критики, что создавали вокруг себя явно графоманские тусовки, провоцируя гневные выпады своими безапелляционными   суждениями о неграмотности, сейчас находятся в некоторой растерянности.
       “А зачем с нами бороться? – от имени графоманов заявляет Андрей Анатольевич   Ломачинский. — Мы же безвредные! Графоман самая безобидная тварь на свете, хотя, может, и абсолютно бесполезная. Ну почему мы вызываем такую аллергию у маститых-знаменитых или там у критиков. Сидим себе у компУтера и “тихо сам с собою”... Своим мельтешением пальцев по кийборду доставляем сами себе удовольствие, а вот лицезреть плоды нашей графомании это личное дело читателя — никто ведь никого читать не заставляет! Чего же вы на нас ополчились?! Сидит бабушка на клумбе — сажает цветочки, и ни у кого ее деятельность протестов не вызывает, никто ее великим селекционером-мичуриным быть не призывает. Ну и мы также — посмотрите на Самиздат — каждая страничка это такая же клумбочка. “Может, толку с него, как с козла молока, но и вреда, впрочем, тоже никакого”, это ВСВ о нас пел” 11.
     Потому и на критиков вполне вправе обижаться те, для кого собственные стихи — лишь повод пообщаться с друзьями — и не более. Мать семейства, вырастившая трех замечательных детей, инженер, вдруг подвергается обструкции молодого сетевого критика на том только основании, что ему совершенно случайно попались на глаза ее стихи, а она, понятное дело, не профессионал. Или у кого-то из читателей газет действительно “душа за Родину болит” — банально, ну так и что?
     За каждым сетевым поэтом стоит его жизнь, его стихи, может быть, и действительно явление не “поэтическое, а психологическое”. И в этом в рамках сетевого сообщества нет ничего дурного. Уж если говорить о дурном — то так может выглядеть в чьих-то глазах страница критика, на которой идет разбор подряд всех графоманских стихов, без учета того, написал ли их в глубокой тоске дедушка, потерявший на войне своего сына, или обколотый сетевой хулиган.
     Постороннему читателю, незнакомому с местными обычаями, читать такой обезличенный обзор неинтересно. И тем не менее на таких страницах ажиотаж, похожий на волнения вокруг письма Хлестакова, где тот описывает историю, с ним приключившуюся, и дает весьма хлесткие характеристики провинциальному обществу. Интересна реакция слушателей: все, что не касается себя самого, — интересно и смешно, а как дойдет очередь — обидно. Раздаются требования к критику предъявить и собственные поэтические творения. И это претензии, с которыми постоянно приходится сталкиваться сетевому критику. С Белинского, положим, стихов и романов никто не спрашивал, поскольку он по счастливой случайности родился раньше, находился за пределами сетевого сообщества.
      Скандалы вокруг обид лишь подстегивают критика к новым свершениям. Увлекшись,  можно забыть не только о стиле собственных критических комментариев, но и вообще о правилах как таковых. Сергеем Панариным (“Самиздат”) был при¬думан девиз — игра без правил, дескать, критику все позволено на правах критика. Но вскоре стало ясно: поэты точно так же имеют право на игру без правил. А критик заставляет их как раз играть по правилам, втискивая их в жесткие рамки грамматики и стилистики. То есть, по сути, он, играя сам без правил, требует, чтобы другие следовали правилам неукоснительно. Возникает противоречие, которое можно разрешить, лишь перейдя на новый уровень рефлексии, когда стихи графо¬мана становятся не самоцелью, а иллюстрацией. Но это уже  литературоведение. Интернет при таком раскладе не делится на профессиональный и графоманский, а кучкуется вокруг профессионалов, все более сгущаясь там, где есть вокруг чего ломать копья. Плохо писать невыгодно — ни в бумажной, ни в сетевой литературе. Но если для бумажной литературы не так уж важна мысль как таковая, в конце концов   художественная литература там — это стиль, то в Интернете стиль — ничто, мысль
 — это все. Если не о чем порассуждать, в ленте конференции будет пустота и  шокирующий духовный вакуум. При этом часто можно наблюдать, как ведутся  серьезнейшие дискуссии там, где размещено абсолютно бездарно написанное произведение, составленное целиком и полностью из обиходной шелухи. Но у этого  бездарно написанного произведения есть:
 1. Автор, который сетевым сообществом признан как интересный собеседник.
 2. Тема, которая располагает к беседе.
  И тогда градус обсуждения становится в несколько раз выше градуса текста, лежащего в его основе. И это не случайно: произведение, борясь с традиционными для бумажной литературы формами, в силу общей энтропии постмодернист¬ской литературы стремится сравняться с бессмертной мировой пошлостью, тогда как обсуждение, формируясь из ничего, из одной только чистой возможности собственного становления, противостоит энтропии.

 Распутство цензуры или бесцензурный блуд?

    Первое знакомство с литературным Интернетом приводит в шок. Дальше идет  осмысление, наблюдение. Среди теоретиков-наблюдателей литературного Интернета есть и весьма известные, в частности Валерий Сердюченко. Его первые впечатления были далеко не самые благоприятные. С экрана монитора постмодернизм выглядит еще более бездарным.
    “Благодаря той же Сети, — пишет в рамках своей основополагающей метафоры  “Библия—Интернет” Валерий Сердюченко, — обозначился еще один базовый  человеческий инстинкт: потребность говорить. Более того, у некоторых он оказался преобладающим. “Бей, но дай высказаться” — вот его библейское обозначение, лозунг и апокриф”12 .
    Разумеется, при снятии запретов и ограничений инстинкт говорения создает чудовищные формы, “ибо говорение в Internet отдает неуловимым распутством. Оно не требует от нас мыслительного и стилевого усилия. Оно есть медь звенящая и кимвал бряцающий. Автор сего несколько раз включался в интернетовские баталии, но после этого долго сгорал от стыда и колотил себя по голове клавиатурой”13 .
    Эта цитата из Валерия Сердюченко констатирует одну сторону проблемы —  действительно, абсолютная бесконтрольность в сети постоянно грозит превратиться в бесцензурный блуд. Но есть и другая сторона, не менее опасная: если в Интернете наложить запрет на свободное говорение, то при современных технических возможностях возникнет распутство цензуры. Стоит запустить поисковик — и обнаружатся все произведения, рецензии, в которых упомянута, скажем, монетизация льгот. И если о ней запрещено говорить, то все эти произведения тут же будут уничтожены вместе с автор¬скими разделами.   Запреты и ограничения нужны, есть большой соблазн их ввести самыми что ни на есть драконовскими методами, что уже и пытались проделывать неоднократно владельцы литературных сайтов. В системе Российской Литературной Национальной Сети (включающей сайты “Проза.ру”, “Стихи.ру” и т.д.) даже была вывешена директива о введении цензуры14 .
<…>
    Участники форума “ЛФ” склонны считать, что это провокация и что их в очередной раз подставили, заставив возмутиться и высказаться о наболевшем: такие встряски поднимают рейтинг сайтов.
     Но вероятнее всего, это просто был бред зарвавшегося программиста, в течение   нескольких лет наслаждавшегося властью над творческими людьми. Он, не имея   филологического образования, мог без предупреждения уничтожить произведения   любого автора, если тот “плохо себя вел”, он читал кляузы писателей друг на друга с требованиями заблокировать, уничтожить обидчика, видел, как они толкают друг друга локтями, стараясь подобраться поближе к рулю управления сайтом. И он блокировал, уничтожал, объясняя общественности, что это всего лишь борьба с мусором. Многие талантливые авторы так и не смогли добиться восстановления своих произведений и рецензий. Властелин сайта видел всю низость подведомственных ему людей. Он готов поставить их творчество под угрозу цензуры, потому что писатель для него ниже любого программиста. Потому что любой программист в интернетовском мире больший хозяин, чем самый талантливый и любимый публикой писатель. Вот чем обернулась в конечном итоге хваленая Даном Дорфманом интерактивность.
      Директива, кроме всего прочего, была столь нелепо составлена, что вызвала лишь   насмешки в прессе и спровоцировала уход спонсоров. “Тем не менее, — писал сетевой аналитик Юрий Тильман, — отрадна сама попытка создания ЗАКОНА, позволяющего авторам хоть в какой-то степени предсказывать результаты обнародования своих текстов. Плохо то, что вместо закона комиссия сочинила очередной устав <…> Объясняется все просто. Администрация пытается произвести на свет формулу, лимитирующую рамки литературного обсуждения. В сущности, она пытается отделить литературу от не литературы. То есть, ни много ни мало вывести формулу искусства! Но совершенно очевидно, что эта задача не решена даже на академическом уровне. И уж тем более она не под силу группе из трех анонимных модераторов”15 .
      Разумеется, автор шутит: о формуле искусства модераторы, люди, регулирующие   дискуссии на определенных сайтах, и не помышляют. Их гораздо больше беспокоит чистота сайта, чистота искусства — залог чистоты сайта. Развитие публицистики ставит чистоту искусства под угрозу наравне со спамом.
     Что значит — лимитировать обсуждения? Вернуть философические и политологические споры на кухни? Сделать модераторов Великими Истопниками? Неужели хозяин литературных сайтов так испугался зарождающейся публицистики, что рискнул и убрал от греха подальше конкурсы и сделал попытку ввести директиву о цензуре, ввергнув свой сетевой ресурс в полный паралич? Более того, хозяин РЛНС избавился и от модераторов, которые тоже провоцируют публицистику. Но по-прежнему модераторы свирепствуют в “Самиздате” Мошкова, на “Термитнике”.
     Штатные модераторы-держиморды — неисчерпаемый материал для полемик и  дискуссий, из которых, как правило, возникает острая, злободневная сетевая публицистика, жанр, где инстинкт говорения может найти себе достойное применение, не рядясь в метафоры, сюжеты и рифмы…
<…>
     Шутки “свобода слова” будет выкидывать еще не раз, а пока мы можем только  констатировать факт: безцензурного пространства нет и не будет, даже в Интернете, даже на ресурсах, принадлежащих “самой демократичной стране”. Модераторы, призванные устранять очаги конфликтов и подозрительных полемик, —  свои люди на сайте. Они понимают, что жизнь сайта обеспечивается литературной тусовкой наиболее раскрученных авторов, к ним она и благоволит. И совершенно непримиримы модераторы к тем, чьи политические взгляды и взгляды на литературу им не нравятся.
     Автор с “ником” “Федор Достоевский”, случись ему опубликовать на странице РЛНС “Дневник писателя”, будет модерирован за антисемитизм и разжигание   национальной розни, за пропаганду религиозной непримиримости и проч. Итак,
“Дневник писателя” при нынешней ситуации невозможен. Что же тогда делать в Интернете профессиональному автору? Может быть, экспериментировать с различными персонажами, благо Интернет предоставляет возможность брать себе сразу несколько псевдонимов и дискутировать под разными именами?
     Представим себе ситуацию, что некий Федор Достоевский завел на сайте несколько персонажей и создал между ними на форуме по законам полифонизма ситуацию непринужденного   общения. Первой бы отключили Настасью Филипповну — за оскорбления, за ней князя Мышкина — за идиотизм и весенние обострения (заглянув в списки отключенных от сайта   “Стихи.ру”, можно увидеть прецеденты), вслед за тем Фердыщенко — несообразный “ник” (и такие записи в кондуите имеются), Митю Карамазова отключили бы за  угрозу физической расправы, Ивана — за оскорбления автора с “ником” “Смердяков” и богохульство, призыв к насилию, вслед за ним и Алешу — конкретно за реплику “расстрелять”. Смердякова бы оставили. Потому что он никогошеньки не оскорбил и на брань своего братца Ивана отвечал вполне корректно.
     Через некоторое время мы увидим, как на литературных форумах сайтов РЛНС беседуют друг с другом Смердяковы и никто не наблюдает их с “превеликим любопытством”, потому что непримиримым к глупости Иванам Карамазовым доступ на форумы уже закрыт.

    Фиговый шорт-лист
     
    Новоиспеченные сетевые критики возникли достаточно спонтанно – из публики, которая вращается вокруг различных конкурсов. Победители конкурсов сами участвуют в жюри и составляют аннотации к конкурсным работам. А уж тот, кто создал собственный ресурс для производства и внедрения конкурсов в жизнь, является отныне главным вершителем литературных судеб и волен диктовать членам жюри свои условия. Между членами жюри и конкурсантами, ввиду того, что в сети, несмотря на ее неисчерпаемость, все всех знают и устанавливаются определенные отношения; в шорт-лист будут включены друзья, и не войдут в шорт-лист недоброжелатели.
     Сетевой аналитик Михаил Гарцев, обозревая конкурсы в “Тенетах” и “Литконкурсе   Кацо”, пишет: “Конечно, эти конкурсы малопродуктивны, т.к. конкурсанты стоят под своими фамилиями, со своими старыми (преимущественно) работами, которые все уже знают... Естественно, что при таком подходе каждый член жюри тащит “своего”. Я помню, как топтали Дорфмана, который сказал, что поставил 7 своим пристрастиям, а остальным — 0. Он был просто самым честным. Я помню, как сетевые математики приводили разнообразные методики подсчета с использованием  высшей математики и последних достижений программирования. Главное же — не КАК считать, а ЧЬИ оценки считать. Вот как однажды были определены победители в конкурсе “Тенета”:
 1. Сетевое жюри выставило свои оценки.
 2. Трое “корректоров” (так называемое профессионально-сетевое жюри)
 “подправили” этот шорт-лист, в результате чего из шорт-листа “выпали” двое
 “сиишников” (участников сайта “Самиздат”, очевидно, впавшего в немилость).
 3. Пришло исключительно профжюри и устроило скандал, т.к. им не понравился
 шорт-лист. Администрация конкурса разрешила профжюри составить свой шорт-лист,
 и каждому члену разрешили включить 5 своих любимчиков, в результате — в
 шорт-лист вошло 50 конкурсантов.
 4. После оглашения первичных подсчетов член жюри Татьяна Тайганова просила
 зачесть ее новые, подкорректированные с учетом результатов, отметки”17 .
       Разумеется, не все конкурсы в Интернете проходят столь странно. А самыми  интересными можно считать по праву конкурсы пародистов…
<…>
    “Мне нравится, как проходит Международный конкурс пародистов, — пишет Михаил Гарцев. — После предварительного отбора второй и третий туры проводятся анонимно, счетно-шифровальная палата получает по мылу (по электронной почте. — О.Ч.) работу конкурсанта и выставляет ее под номером, причем, данная работа пишется конкурсантом по заданию жюри, т.е. ранее она нигде не выставлялась. Возможно, что кто-то из жюри имеет контакт с “шифровальщиками”, но “человеческий фактор” исключить на 100 % вообще невозможно”20 .
     В структуре РЛНС раньше существовал конкурс, поддерживаемый АО “Культурное   наследие”21 . На главной странице висели номинированные на этот конкурс произведения, а в конце месяца компетентное жюри ставило оценки, и таким образом определялся победитель. Критика рождалась вокруг номинаций, осуществляемых редколлегией. Каждому редактору нужно было как-то обосновать свой выбор перед обиженным — “почему не нас” — сообществом, и поэтому на странице номинированного автора происходили жесткие дискуссии между недовольными номинацией читателями и номинатором, защищающим свой выбор. Сюда же подключался и сам автор с оправданием своего творчества.
     Редколлегия складывалась спонтанно из самых раскрученных авторов.
     Прозаики выбирали прозу других прозаиков, поэты выбирали стихи других поэтов, и, разумеется, это были далеко не самые лучшие работы, отобранные часто по тому же самому принципу дружбы. Приходилось обосновывать, почему кто-то дружит с этим поэтом, а с другими не дружит. Из такого рода обоснований складывались первые литобзоры, стали появляться критические статьи и рецензии. И даже появился конкурс критики, на который отбирались наиболее качественные, опять же с точки зрения редакторов-номинаторов, произведения. Они в свою очередь также подвергались критическим нападкам, защищались, однотипные вопросы публики: “кто ты такой, чтобы судить других”, “не лучше ль на себя, кума, оборотиться” — требовали развернутых ответов со ссылками на Гегеля, Белинского и Писарева. Появились статьи в защиту критиков и критики, им противостоят  статьи в защиту поэтов от критиков. Так начало зарождаться сетевое литературо¬ведение.
     Объясняя, почему можно не любить критиков, Джулиан Барнс в романе “Попугай  Флобера” вкладывает в голову своего лирического героя весьма раздражающий метод последовательных отрицаний: не люблю критиков совсем не потому (моральное уничтожение всех критиков 1), не потому (моральное уничтожение 2),а потому что они себе что-то там позволяют (пример), это позволять себе непозволительно.
      Каждое моральное уничтожение делится на две части:
1) аргумент, почему критик достоин презрения;
2) отрицание первого аргумента, уточнение с уведомлением, что дела обстоят еще хуже.
    Выглядит это последовательное отрицание следующим образом: “Позвольте мне объяснить, почему я не люблю критиков. Совсем не потому, что они всего лишь  несостоявшиеся писатели (как правило, это не так: среди них некоторые могут быть несостоявшимися критиками, но это другой разговор), и не потому, что они по своей сути недоброжелательны, завист¬ливы и тщеславны (чаще всего это тоже не так; их скорее можно обвинить в излишней щедрости, в том, что они готовы расхваливать явную посредственность и все реже проявляют профессиональную способность разбираться в чем-либо). Нет, причина, почему я терпеть не могу критиков — с некоторых пор, — за то, что они позволяют себе писать подобные вещи…”
     Все эти аргументы против критики можно увидеть и на сетевых просторах “Рулинета”. Барнс нашел самые распространенные, самые убойные аргументы. Против них, как правило, нечего возразить. И поэтому критики балансируют между всеобщим уважением (дело нужное) и всеобщей опалой (сам-то ты кто). Поэты жалуются на критиков хозяину сайта, он пытается бороться против критики административными мерами.
    На “Прозе.ру” несколько раз менялась редколлегия. В последний раз была попытка  сделать главным редактором сетевого критика Татьяну Тайганову, что немало способствовало бы развитию там литературоведения, но редколлегия, состоявшая в то время из тусовки сайта, не смея выступить в открытую, стала с помощью различного рода интриг противостоять этому решению администрации. Редколлегия была напугана: что стоит каждый из них на самом деле? В редколлегии не профессионалы, а те, кто заработал себе рейтинг и зарекомендовал себя как автор активный и плодовитый. Тем более все чаще на “Прозу.ру” начали заглядывать профессионалы, указующие на их ошибки, а это не понравилось самолюбивым коренным жителям сайта, привыкшим к комплиментам за малейшую попытку изложить свои мысли на уровне школьного сочинения.
      От профессионалов они получили нелестные отзывы и с приходом Тайгановой всерьез стали опасаться за свое место под солнцем. Обнаружив себя в изоляции, обвиненная в жестоких модерациях и произвольной смене редколлегии (к чему не имела ни малейшего отношения) на сайте, новоиспеченный главный редактор ушла, обвинив во всем   хозяина сайта Кравчука, который в силу своего возраста и образования не очень переживал по этому поводу. Но, возможно, именно эти интриги стали последней каплей, переполнившей чашу его терпения, — редколлегия была в скором времени распущена и главным редактором сайтов РЛНС он назначил себя. Конкурс РЛНС с его номинациями прекратил свое существование, что объяснялось так: “В настоящее время Конкурс закрыт по решению его учредителей в связи с тем, что он выполнил свою роль по формированию общественного движения сетевой литературы”22 .
     Резко снизился и на форумах уровень дискуссий поэтов и прозаиков, освободившихся от вкусовщины. Зачем им эта свобода, они так и не поняли. Если на “Стихи.ру” просто прекратились любые литературные дискуссии, то на “Прозе. ру” их так и не возникло. Это особенно прискорбно, потому что публицистика пишется прозой и где же, как не на этом сайте, ей развиваться. Но прогнозы сетевых журналистов неутешительны. Лев Вишня пишет: “Проза.ру” в действительности это форум для общения, а не литературный ресурс. И это не потому, что там нет хороших текстов и хороших авторов. А потому, что: а) возобладал исключительно игровой элемент общения. б) 95 % текстов остаются невидимыми для читательской аудитории. Читательская аудитория, сориентированная на рейтинг, их просто не видит. Так что там ситуация может идти только по пути усиления тех тенденций, которые есть на текущий момент.  Контакт с издателем у автора “Прозы.ру” может произойти исключительно случайно, как правило на моей памяти такие контакты происходили вообще только в тех случаях, когда автор давал ссылку на свои произведения на форумах за пределами “Прозы.ру”23 .
     Тем не менее именно с “Прозы.ру” – нашумевшая Денежкина. И не так давно вышли книги авторов сайта Бориса Гайдука и Станислава Фурты. Авторы, зародившиеся в подполье Интернета, все активнее выходят в свет.

 Белинские в сети и вне ее
 
     Итак, мы выделим главные темы, вокруг которых вращаются дискуссии на литературных сайтах и возникает пугающий модераторов шум: сами произведения, пиар, номинации, действия администрации, философия, религия, политика, публикации. Одни публицисты ищут правды-истины, другие ищут талантливых авторов. Что тоже истина, конечно, но вкусовая. Истина для читателя. Поиск вкусовой истины приводит к возникновению литературной критики. Уровень публики определяет в конечном счете и уровень создаваемых в Интернете произведений. Некоторые авторы, подыгрывая публике в интересах рейтинга, действительно начинают перестраивать и перекраивать собственные концепции в сторону их профанации. Но в любом случае мы сталкиваемся с феноменом, когда репродуктивный читательский процесс становится продуктивным, когда публика не только создает определенную метатекстуальную среду, но и включается в процесс создания самого текста. Тому немало способствуют:
    “Амбициозные рецензии, когда некоторые авторы вдруг беспричинно находят у себя   критические способности и начинают лихорадочно отмечать свое мнение на большом  количестве чужих произведений. Я полагаю, что полезность этого класса рецок самая высокая, потому что если новоявленный Белинский окажется неглупым человеком, то в первое время, чтобы не выглядеть дураком, он честно расставляет оценки, но потом постепенно знакомится со своими подопечными и становится предвзятым. Уже то плохо, что и среди самих Белинских попадается слишком много необразованных и откровенно неумных людей” (А. Виноградов)24.
      Постепенно, в процессе эволюции литературных сайтов умные Белинские сменят  неумных. Это произойдет хотя бы по той простой причине, что одних будут слушать и приглашать “раскритиковать”, а других — игнорировать и блокировать. Многие авторы сориентировались и именно так повсеместно и поступают. Другое дело, что к автору-новичку первыми все-таки приходят Белинские неумные, и чтобы заполучить их расположение и избавить себя от лишних неприятностей, автор начинает с ними дружить, что портит его жизнь в дальнейшем, если он недостаточно резок и смел, чтобы с ними объясниться. Особенно опасны такие неумные критики для тех поэтов-чудаков, которые нашли в сети своеобразную форму эмиграции.
    Из общей массы пишущих стихи всегда можно выделить двух-трех несообразных,   странноватых, не вписывающихся в заданные стереотипы и выпадающих из  литературных тусовок “подозрительных” личностей, которые, скорее всего, и есть   избранники эпохи. Здесь все как в обычной, бумажной литературе, но сетевой чудак еще более заметен, его реакции на происходящее еще более неожиданны для публики, и главное, они на виду.
    В статье об Олеге Григорьеве Михаил Яснов назвал чудачество формой социальной   внутренней эмиграции. Они, чудаки, пишет Яснов, везде лишние. Однако их чудачества “при ближайшем  рассмотрении <...> оказывались вполне естественными и человеческими на фоне выморочной действительности”25.
    Заметим, что музы способны существовать лишь в том мире, где есть чудаки, которые их видят и слышат. Чудачество — это проекция поэзии вовне бытия-на-бумаге и бытия-на-экране-монитора. Это нечто такое, что выделяет поэта в толпе, не дает его спутать ни с кем. Это такая внеманерность поведения, когда видишь: человеку нельзя мешать, он занят мыслями поистине непостижимыми, а в моменты, когда вдохновение отступает, человек томится над загадкой того, что он есть и что он создал. И в те и в другие минуты отчетливо ощущаешь: этого человека нет рядом с нами. Около них всегда некое оживление, чаще всего этим пользуются люди предприимчивые, они начинают на волне   всеобщего оживления горланить о некомпетентности тех, кто такое вот творчество считает поэзией. Такие “предприниматели”, работая, казалось бы, исключительно на себя и создание собственного имиджа, непримиримого и могучего, уничтожают поэзию всего вернее — они бьют самых незащищенных, неспособных выдержать удар.
    Господство именно такого вида критики, как мне кажется, и спровоцировало массовый уход чудаков из литературы. Почему господствующей оказалась такая вот форма критики, думаю, понятно: она сама не подвластна анализу, в ней нет никакой конкретики, за которую можно было бы зацепиться и упрекнуть автора в подтасовке или искажении. Зато много эмоций, безапелляционных суждений, ярлыков, заворажи¬вающих читателей. Она сильна своей наивностью. Во времена господства такого критиканства любой литературовед,  риск¬нувший найти своего чудака-поэта, обречен на бесплодную борьбу с ветряными мельницами. В конце концов, чудак осознает, что дерущимся по поводу его творчества сторонам не до него, и он остается один на один со своим одино¬чеством.
    Предвзятость, о которой предупреждал А. Виноградов, в отношении чудаков сказывается вернее всего. Если очередной Белинский, придя в сеть, знакомится с их произведениями раньше, чем с общественным мнением, то он будет объективен и верно определит ценность его произведений. Но если Белинский не успел  познакомиться с произведениями чудака и впал в зависимость от общественного   мнения, он пойдет на поводу у последнего.
     Сам А. Виноградов — московский обозреватель канадской газеты “The Young Street   Review”. Он три года проводит свой журналистский эксперимент в гуще событий,  происходящих на сайтах “Проза.ру”, “Рулинет” и “Самиздат”, и стабильно занимает первые места в рейтингах посещаемости, хотя старательно убирает все рецензии и комментарии на своей странице. На нем теория интерактивности дает существенный сбой. Интернет зачастую мешает ему работать в жанре романа, кото¬рый приносит основной доход, и поэтому А. Виноградов пре¬ду¬преждает авторов: “Сочинительство не терпит живого общения: или вы пишете роман, или общаетесь с друзьями и подругами. Одно из двух. Одновременно это делать категорически не рекомендуется, так как литература замещает как раз те качест¬ва, которые необходимы человеку для любви и дружбы. Если вы не можете запереть себя надолго в четырех стенах, то все, что вы напишете впопыхах, вряд ли станет удачной книгой”26.
    Может быть, именно поэтому жанр романа столь же “неродной” для сетевой литературы, как и любой большой жанр. Михаил Эпштейн, придя в сетевую литературу из “большой” теории литературы, сразу стал себя сокращать в объемах, а его большие произведения печатаются в журнале “Топос”27  главами.  
     Но для тех, кто не собирается жертвовать своим жанром ради сомнительного  удовольствия вписаться в литературную тусовку, существуют, в конце концов, бумажные издания. Да, в них невозможно быть Человеком Абсолютной Свободы, но и Интернет — это лишь видимая, виртуальная, обманная свобода. На каждого, кто хочет преуспеть в виртуальном сам¬издате, жестокая необходимость налагает свои железные цепи. Писатель отныне привязан к компьютеру. Весь день его занят общением, а уход даже на неделю резко снижает рейтинг посещаемости его страницы. Ему некогда писать большие художественные вещи, он должен гнать обычную халтуру, чтобы удержаться на пике внимания неблагодарной сетевой общественности. Он в конце концов замечает, что находится в пустоте, самой себя опустошающей. И готов вырваться из сети на свободу, обратно, в бумажную литературу, с ее цензурой, жестким отбором, тотальной вкусовщиной. Но паутина отпустит не сразу и не каждого, придется порвать не одну нить, прежде чем освободишься.
<…>

    В поисках смысла сетевой литературы

    Но зачем нужно само это развитие публицистики в сети? Может быть, все это брожение умов в целом для общества — явление отрицательное?  “Сеть работает как гигантский предохранительный клапан, сбрасывая в свисток то давление, которое могло бы реально двигать развитие общества”, — поясняет во  время нашей беседы Николай Чуксин.
    Независимо от того, положительное или отрицательное это явление для общества, сеть может быть рассмотрена и как вещь в себе, некое искусство для искусства, претендующее на космогонию. Попытка в любой загогулине видеть космогонию неоднократно высмеивалась у исследователей древних цивилизаций. Один из самых любопытных сюжетов был у   Мелвилла: дикарю изрисовали все его тело загадочной татуировкой. Жрец сказал, что здесь вся религия, философия, вся мудрость мира и что эти письмена продиктованы богами. Дикарь ходил с этой татуировкой, не умея прочесть ни слова. Когда он собрался умирать, то на крышку своего гроба перенес все эти рисунки, надеясь, что кто-нибудь да прочтет.
    Сетевая литература — это такой вот изрисованный дикарь. Впрочем, она ведь действительно дикарь, не осознающий, в чем его смысл, предназначение, что на нем такое нарисовано. Кто бы ни взялся ее читать — ничего прочесть не сможет. Расшифровать и осмыслить все эти тексты никому не по силам. Мы можем только рассматривать все эти узоры на коже дикаря. Господь (жрец), возможно, посмеялся над людьми и ничего не вложил в эти рисунки. А может быть, он и правда здесь что-то такое зашифровал. Но он избрал крайне скверный пергамент: мало того, что здесь работают модераторы, которые все портят, вырезая зачастую важнейшие куски текста, но еще и сам по себе дикарь — существо, вызывающее мало симпатии. Нужно преодолеть отвращение, чтобы начать его разглядывать.
    Герой Мелвилла разглядывал этого дикаря по необходимости — с величайшим страхом и отвращением: ему нужно было провести с ним ночь в одной постели — больше переночевать было негде. Так иногда и критики какие-то заглядывают в сеть — ну негде пока перекантоваться, — разглядывают письмена и не находят в них смысла.
    А способность дикаря прочесть и осознать надпись на собственном теле весьма  сомнительна. Даже если бы жрец дал ему ключ, то он все равно не увидел бы своей спины, а там тоже — важная информация. Но, скорее всего, нет никакого ключа, никакой загадки: и сеть тем вернее своим искусом губит человека <…>
 
  1 Тайганова Татьяна. Армадилло как экстрим сетевого письма //  http://zhurnal.lib.ru/t/tajganowa_t_e/armadillo.shtml
  2 Комментарии к статье “Философия пустоты”: http://zhurnal.lib.ru/comment/t/tertyj_a/blacksq
  3 “Самиздат” Максима Мошкова: http://zhurnal.lib.ru/
  4 Виноградов А. Учебник по графомании //   http://zhurnal.lib.ru/w/winogradow_aleksej/s.shtml
  5 Авторский раздел Дмитрия Емеца: http://zhurnal.lib.ru/e/emec_d_a/
  6 Быков Д. Достоевский и психология русского литературного Интернета // http://www.russ.ru/ist_sovr/20011224_b.html
  7 Дорфман Дан. Комментарии. См. его страницу на СИ: http://zhurnal.lib.ru/k/kriwoj_n/dan.shtml
  8 Дорфман Дан. Анти-Дмитрий, или Слияние Реальностей //  http://www.litera.ru/slova/dorfman/anti.html
  9 Авторский раздел Сергея Фаустова: http://www.stihi.ru/author.html?faustov
  10 Фаустов С. Stihi.ru — генератор интеллекта // http://www.stihi.ru/poems/2003/10/01-804.html  
  11 Авторский раздел: http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
  12 Сердюченко В. Говорящие и молчащие в Internet // http://www.lebed.com/2002/art3100.htm
  13 Там же.
  14 Чернорицкая О. Завтра была цензура // http://forum.lgz.ru/viewtopic.php?p=6225
  15 Тильман Ю. О мундире командира модераторов //  http://www.stihi.ru/rec.html?2005/01/26-900&;topic=80
  16 Доктор Ливси. Подхватывая модную тему // http://www.livejournal.com/users/doctor_livsy/69349.html
 17 Авторский раздел: http://www.zhurnal.lib.ru/g/garcew_m_i/
 18 См. “Разговор о пародии”: А. Парошин — А. Николаев — Л. Ольгин — Е. Корюкин
 — О. Чернорицкая // http://www.interlit2001.com/master-class.htm
 19 “День”: http://olgin.ru/den/
 20 Комментарии к статье М. Гарцева “Коровинщина. — Воспоминание О
 Будущем”//http://zhurnal.lib.ru/comment/g/garcew_m_i/korovin¬schina-vospominanieobuduschem
  21 Главная страница конкурса РЛНС: http://www.rnls.ru/konkurs/rslk.html
  22 http://www.rnls.ru/konkurs/rslk.html
  23 Вишня Л. Комментарий к моему разделу на сайте “Сетевая словесность” //  http://www.litera.ru/slova/gb/chernoritskaja/index.html
 24 Книга о сетевой литературе. Часть первая. “Вечерний гондольер” // http:gondola.zamok.net/144/144vinogradov_1.html
 25 Яснов М. Вослед уходящей эпохе// Григорьев О. Птица в клетке. СПб., 2001, С.14.
 26 Книга о сетевой литературе. Часть первая. “Вечерний гондольер” //  http:gondola.zamok.net/144/144vinogradov_1.html
  27 “Топос”, литературно-философский журнал: http://www.topos.ru
  28 Авторский раздел МЖ: http://www.mitin.com/people/
  29 Митин журнал. № 59. 1999 // http://www.mitin.com/mj58/
  30 Митин журнал. №60. 2002 // http://www.mitin.com/mj60/
 31 Эверт М. Мальчик для Билла Берроуза //http://www.mitin.com/mj60/evert.shtml
  32 На основе статьи “Государство и общество”:   http://zhurnal.lib.ru/c/chuksin_n_j/gosudarstwoiobshestwo.shtml
  33 Чуксин Н. Комментарии к статье “Государство и общество” // http://zhurnal.lib.ru/c/chuksin_n_j/gosudarstwoiobshestwo.shtml