Держать в руках первую книгу стихов поэта всегда приятно, особенно если она включает не ранние, пробные произведения, а является полноценным достойным изданием зрелого автора. «Чайная пауза перед блюзом» – сборник давно отлежавшийся, включающий в себя знаковые, характерные стихи Алексея Торхова. Это книга безответных вопросов, книга-исповедь, книга многоточий. Для тех маленьких открытий, которыми поэт делится, выбрана свободная стихотворная форма, располагающая к внезапным движениям-остановкам мысли, словотворчеству, эмоциональным прорывам и сменяющей их всепоглощающей тишине.
Алексей Торхов активно проявился на современном украинском русскоязычном пространстве в 2005 году. Его не просто заметили. За короткое время – одна за другой высшие награды на всеукраинских литературных фестивалях. Причины такого успеха не только личное обаяние, артистизм, ораторское искусство, поэтическая харизма. Торхов прежде всего силён ТЕКСТОМ, живым языком, свежей образностью, умением находить и художественно фотографировать в своём времени такие ракурсы, которые никого не оставят равнодушным.
Автор «Чайной паузы…» выбирает себе маску человека далеко не идеального. Герой сборника – обычный человек, «одна шестимиллиардная человечества с планеты Земля», но может «представлять Человечество в Иных мирах». За душой у него – «ни «Икса», ни «Игрека»…», он отказывается быть цельным, готов распять своё «Я». Человек Торхова – что не ново в литературе – «выдавливает раба по капле…», «вырывается из лап системы», «делает вид, что живёт». Однако при всей кажущейся шаблонности образа, лирический герой книги – симпатичная личность, пытающаяся забрести «всё дальше в себя…», ворваться в бой с собой и победить. Это представитель «че-ЛАВ-вечества», т.е. «братства любви», брызжущий искренними чувствами. Внутри него «ворочается Вселенная». И пускай герой сборника «не звезда, но тоже кому-то нужен». Его всерьёз беспокоит мысль:

У меня не выходит главное –
сотворение Человека…
Получаются некие монстрики…

Как и любому человеку, лирическому герою Алексея Торхова приходится примерять маски, совершенствовать актёрское мастерство выживания среди «психотропных людей». В стихотворении «Театр одного актёра» поэт перечисляет «рок-н-роли» своего человека:  

Мучитель словесности.
Ученик в предвечерней школе.
Библи-аптекарь, лечащий книгами.
Считатель, что «почему бы и нет».
Торговец карманными фигами…
Смеханизатор смешных механизмов.
Не помогающих в жизни,
Скорее иначе…
Дожидающийся от Жизни сдачи.
Просто Мужчина.
Без веской причины…
Хозяин собственной тени.
И Нехозяин слова…

Эти роли раздают на вес, их все можно переиграть без излишних затрат энергии и сил. Существуют лишь две невыносимые роли, которые «давят плечи»: быть Человеком и быть Собой. Решиться сыграть хотя бы одну из них – далеко не всем по плечу. И всё же герой сборника принимает бесповоротное решение:

Буду таков,
какой есть!
Я и так притворялся Вечность…

Исследуя образ человека в книге Алексея Торхова, невозможно отказаться от мысли, что читаешь о себе: о своём дне, времени, переживаниях. Автор изображает своего героя неравнодушным, постоянно задающим вопросы: «Но кто-то должен быть «за»?!»; «Кому это нужно, чтоб срывалось Главное действо – фейерверк листопада?»; «Что потом???» В ответ на эти «засохшие соцветия вопросов» – тишина, за которой, после многоточия, – новый вопрос.
Книга содержит несколько традиционных, но мучительных для поэта тем. Каждый стихотворный цикл по главной тональности посвящён какой-либо одной проблеме. Выделяется тема города. Город в сборнике – живое существо: с «многоэтажным телом», «бетонной кожей», «железобетонной макушкой», «воспалёнными улицами», в  «казённой тоге». Стихотворение «Городской манс» наиболее откровенно раскрывает мироощущение героя в цивилизованном мире. Вырисовывается урбанистический пейзаж наших дней: «здания пасутся элитным стадом вокруг главной площади», «открывают подъезды пасти». Это город-каннибал («меняед»), «город-шулер», играющий «краплёной колодой»; «город-рана», «плен» для непонятого Диогена наших дней. В стихотворении «Страсти по Диогену» персонаж – николаевский бомж Дио-Ген-Надий – на жарких улицах днём, вечером, ночью занимается тем же, что и его знаменитое правоплощение: ищет человека в городе-«бочке», «бьёт кулаком в небеса», «в непонимании тонет». По ночам к нему приходит сновидение:

«…выходишь днём
на любую улицу,
абсолютно любого города,
а там – ЧЕЛОВЕК…»

В городе невозможно быть непорочным, безгреховным; тлен цивилизации затрагивает и героя «Чайной паузы…» Торхов изображает не природного, стихийного человека, вовсе не идеал Жан-Жака Руссо; его персонаж не знает девственной красоты и естественности необитаемых островов, простоты и покоя деревни. Этот абстрактный город, который «улыбается фальшиво», – символ современности, такой, какой она открывается герою сборника. Здесь главное – выжить, сохранить веру (во всё и всех)  и «не выпустить из себя ЗВЕРЯ». Обращение-вопль человека Торхова к городу: «ПО-ЩА-ДИ!»
Мучает Алексея Торхова и тема войны (цикл «Шёпотом о войне»), которую поэт понимает широко: не только сражение на поле боя, но и битва с собой внутренним, убийство в себе детства.

Очень страшно – это ещё не война.
Война – когда устаёшь от страха…

Военная лексика причудливо переплетается с, казалось бы, далёкими от битвы понятиями («прицелы зрачков голодны», «броневая обшивка сердец», «стволы… погрустневших клёнов»).
Интимная тема – сквозная в сборнике. Именно во взаимоотношениях с женщиной че-ЛАВ-век Алексея Торхова раскрывается во всей полноте, ныряет в глубины себя-подлинного, позволяет своему сердцу не подчиняться условностям разума. Возлюбленная героя «Чайной паузы…» всегда является ему как Ева, хоть и в разных ликах. Ева – древняя женщина, та, что соединяет с корнями, веками, всегда первая и единственная. С Неё начинается сборник Алексея Торхова. Она – «НЕтакаяЗНАКОМКА, как хотелось». Любимую женщину лепит близорукий врач с говорящим именем Бес Ребров, «подогнав под параметры Евы». Итак, Она изначально – от беса, искусительница, грешница, «уснувшая на семи перинах из лжинок». В Ней героя прежде всего привлекает тело, «Терра Инкогнита»:

Девяносто.
Ещё девяносто.
И шестьдесят…
Где вы?!

И, тем не менее, несмотря на стандарт:

…Как ты непохожа
на всех, кого столько жизней…
путал с тобой…

В Её описаниях присутствует намёк на древность и вечность: обнажена, «раскинулась дикой степью», меж страниц Её книги-души – «засушенный ключ от Рая», в глазах – «сплошные звёзды», а ночь с героиней всегда – «Самая Первая». Ева – «пра-пра-девушка», с Её образом связаны употребление архаичных слов, использование библейской мифологии. Только с Ней возможен «вход в запретный объём. Х-Рай…» (стихотворение «Твой код»). О Ней – с нежностью – «литлышка». О Ней – с вожделением – «Дотрога». Когда нет Её – единственно возможной пары – приходит пора «ковчега одиночества». У Ноя просит герой найти ему женщину, у которой «ковчегом станут губы…», с которой возможно летать. Че-ЛАВ-век опасается: «…а что если ты таки опоздаешь… до отхода ковчега… а что если ты… единственная… не повторишься…» Но, даже обнажившись, Она остаётся «тайной о семи одеждах…»
Ева и жизнь. Эти два слова в книге Торхова обязательно находятся рядом, а если и по отдельности, то подразумевают друг друга. Любить и жить для героя «Чайной паузы…» – одно и то же. Пускай и не оригинальное решение любовного сюжета, но для поэта это аксиома. Слова с корнем «жи-» – наиболее употребляемые в сборнике. Возможность жить, наполняться каждую минуту бытием даруется потому, что «я это часть ты…»
В стихотворении, давшем название сборнику, женщина предлагает герою чай, и он, заворожённый её жестами-удочками, подвешенный «на чайной паузе», готовится к «интимной блЮзости». В другом произведении – «Интернет-блюз» – герой обещает любимой сшить блюз по Её фигуре; и вот начинается «блюз глаз», «блюз губ», в котором главная нота – «ню». Звуки полуночного блюза даруют свободу и обращают к истокам. Эта музыка соединяет героя и его женщину.
Особенность интимной лирики Алексей Торхова – отсутствие противостояния между «я» и «ты»:

я хотел перейти на я…
мне даже на ты мало…

Существование «нас» отменяет даже Апокалипсис.
Алексей Торхов – словесный фокусник, искусный игрок со скрытыми смыслами: то разделяет слова на части («б.у.дни», «эра генных точек», «Марш «Рутка № 12»), то вставляет внутрь слова распространённые иностранные корни («фи-YES!-та», «off-фисы»), создаёт неологизмы («компьютерозавры», «счастливень», «листопадшая женщина»), добавляет новое звучание устоявшимся сочетаниям («Стеррва Инкогнита», «Сраматический Малый театр», «день выРожденья», «вдох-выдох-новение», «по образу и бесподобию»). Стремление к словотворчеству наблюдается часто в названиях стихотворений и циклов сборника: «ПАРНОграфия», «за-пост-сдалое», «Острая сердечная недосказанность» и др.
Для поэтического слога Алексея Торхова естественны лаконичность, взрыв чувств, некоторая грубоватость, крепкое словцо, захлёбывание от эмоций, опасение не успеть сказать ГЛАВНОЕ. Отсюда – стремление к афористичности:

«Очеловеченных – жизнь скотинит…»;
«Одним искусством сыт не будешь…»;
«Сиюминутного не хватает Вечно…»;
«Следам всё равно, кто по ним идёт…»

Как и для любого поэта, для автора «Чайной паузы…» характерны точность в выборе слов и яркая метафоричность («однокомнатные души», «нотная чаща», «двухкомнатный рай», «спелое небо», «глаза-иконы», «артериальный рассвет»). Часто Торхов использует олицетворение, превращая, к примеру, Осень в грустную Фею, Весну – в девушку с распущенными волосами на белом коне, Ночь – в уставшего человека, несущего под мышкой месяц. Творчество для него – возможность сбыться, победить себя. И хотя он пишет: «поэт с рождения инвалид», – но не может пожертвовать поэзией:

Лишь не трогайте стихи.
С поэзией чемодан отдайте!

Стихотворение «Муза» – об эротических истоках вдохновения. Та, от присутствия которой рождаются стихи, – сладко шепчет; измазав губы в шоколадке, целует до потери сознания; балуется, играет в прятки. Она – «публичная девушка», которая отдаётся тайком. Процесс творчества Торхов изображает откровенной картинкой:

Слова блудили и совокуплялись.
Их буквы перекрёстно опылялись,
Вдыхая сладкую пыльцу предзвучий…
            («ПАРНОграфия»)

Мучительно поэт переживает «горячку нетронутого листа», однако не отчаивается: «Буду ждать Второго Пришествия творчества».
Пронзительная любовь к миру, одиноким пленникам современного города, убитому плюшевому мишке, искусительной пра-женщине – вот чем наполняется и дышит тот че-ЛАВ-век, о котором не устаёт писать Алексей Торхов.

Ольга Скобельская